«...тогда как прежде экспертному жюри удавалось отсмотреть и составить впечатление о большом количестве спектаклей...» Мавр Степанович отложил газету и потянулся к графину с водой. Испив до дна хрустального стакана, тенор снова налил воды и прикончил её. Так он делал всякий раз, когда внутри него закипали страсти. Он не был склонен заливать эмоции алкоголем, напротив, воспетая Хайямом влага была спутницей дней его умиротворения. Возмущение же Мавр Степанович доверял только воде, он помнил, что в ней здоровье. В памяти старого Отелло восставали вереницы чудовищных спектаклей и чавкающие лица некоторых представителей «экспертного совета». Вот одна потянулась к рюмке, другая орудовала вилкой: не нанизывала закуску на зубцы, а подгребала её. Не прекращая говорить, она запихивала угощение себе в рот и снова гребла, будто опасаясь, что радушие директора провинциального театра может закончиться и эксперт останется без ужина. Потом она хватала рюмку, мелко и опасливо произносила тост, опрокидывала её и, заводя словесную шарманку, снова ела и гребла. Теперь Отелло видел балерину. Она скандалила в другом провинциальном театре. Ослеплённый желанием овладеть «золотой каской», чтобы угодить «экспертному совету» деспотичный худрук решился на скандальную постановку. Мавр Степанович не хотел вспоминать всего, что видел на той сцене, но ему было отрадно припомнить вопли артистки, отказавшейся надеть на голову декорацию в виде полового члена: «Я не собираюсь позорить моих родителей!» — резюмировала она. Мавр благословил это дитя. Проклятье «золотой каски» чумой распространилось по всей провинциальной Задонщине. Кассовые спектакли, пользовавшиеся искренним успехом у публики, объявлялись бездарными и ненужными. Экспериментальная мерзость возводилась в недосягаемый пантеон, а в пантеоне, как известно, не место людям, вероятно поэтому залы изысканных показов оказывались безлюдны и пусты, а те немногие, что попадали на такие вечера, клялись более не посещать театров. Большие художники, истинные служители искусства — были низвергнуты. Лишённые признания, поношаемые «экспертами», они переставали творить. Верные — навсегда оказывались заклеймёнными. Мятущиеся — плохо заканчивали. «Золотая каска», осваивая бюджет и разоряя провинциальные театры — шла на марш... Остановлен ли этот марш? — вот что волновало Мавра. Тенор налил ещё воды. Усевшись за ноутбук, он пробежался по клавиатуре. Один, другой, третий... Он открывал сайты провинциальных театров Задонщины. Вбивая названия знакомых ему спектаклей, он обнаруживал самые поруганные «экспертами»... Эти спектакли шли. «Они идут! Пятнадцать! Двадцать! Тридцать лет! Они продаются!». Мавр Степанович горько улыбнулся. Он вспомнил, как на недавнюю премьеру в столице Задонщины не смог заманить даже самых «продвинутых» гостей: единожды увидев тот, снискавший все «каски» спектакль, они не хотели присутствовать на нём даже ради старика Мавра.