Владыка Иов был настоящим столпом Православия. Свет его покрытой благородной патиной лампады неугасимо теплился, превращая земной елей в небесную жертву. Его духовный авторитет был неоспорим. Он был глыбой, непроходимым рифом в волнующемся океане мирского бытия. На этот камень веры однажды наехал мой корабль, и я по-христиански счастлив, что сокрушившись о скалу, задержался на ней. Исполненный трепета, я был готов оставить всё мирское и ждал лишь воли духоносного владыки. Седовласый старец принял меня в клир своей епархии, но благословил не оставлять оперного искусства. Так я стал совмещать церковную, театральную и научную деятельности. Я не знаю была то случайность, или духом архипастырь прозревал, что мне предназначено другое, но реши он тогда иначе, вы бы не читали теперь этих строк оперного баса. Не раз я становился свидетелем необъяснимого. Однажды на службе, после увлекательной премьеры, мысли унесли меня из алтаря. Я перенёсся к красивому моменту спектакля, где была хорошо поставлена некая сцена с моим участием... Своего отсутствия на богослужении я ничем не выдал. Никогда не отвлекавшийся от молитвы, архиерей вдруг остановился и медленно повернулся ко мне. Я встретил его пристальный, пробивающий до позвоночника взор. Сделав два несмелых шага к архиерею, я спросил: «владыко?»... Митрополит молчал. Ничего не сказав, он вернулся к молитве. Но говорить было уже не нужно... Помню, как у архиерея просили молитв для ребёнка, который «скорее всего умрёт». Через время, как бы между делом, святитель осведомился о здоровье чудом исцелившегося дитя. Владыке ответили, что «повезло с врачом»... Мне же повезло всё это замечать. Этому архиерею я посвятил немало самых возвышенных строк, но ни в коем случае не дерзнул бы называть его своей «музой». То был «титан». Под скромной рясой в нём таилось ослепительное сиянье «Гелиоса». Какие уж там «музы»... Я даже молитв его просить боялся. Святитель внушал истинный благоговейный страх — ту самую, неотъемлемую часть «страха Божия», без которой невозможно прикосновение к святыне. Трепетая, я без преувеличения чувствовал себя листиком, колыхающимся от библейского дуновения. Позже мы, отцы, замечали, что «если бы владыка хоть раз позволил себе поговорить с нами так, как его преемник, мы бы поседели в одно мгновение». Такова встреча с настоящим — оно величественно не менее, чем страшно. Владыка умер 1 декабря 2020 г. Я скорбел, но без отчаяния... Ибо свет истины, сокрытый в нём, наконец освободился. Храня в сердце строгий образ моего святителя, я часто еле слышно напеваю на русском языке этот отрывок из оперного прощания Сенеки: «Кратки смертные муки. Словно вздох, из груди вырвется дух мой, покидая приют, где так долго он прожил гостем чужестранным... и улетит на Олимп, где узнает, в чём счастье истинное». Mori, mori felice!