Каталина выросла в доме, где даже испражняются по расписанию (и в строгой очерёдности, чтобы главе семейства не пришлось почуять «женский запах»). Её воспитывают в строгости и приучают, что не столь важно, что подумает она сама, как важно, что подумает мужчина. Благодаря этой внутрисемейной системе, Каталина живёт с отвращением от того, что родилась девочкой, и мирится с присутствием «тёмной сущности» внутри, которая отвечает за ритуалы с самоповреждением.
Эта история начнётся сразу с точки кипения: героиня бредёт по дороге, вырывая волоски из своих бровей. Ужасно, что между ней и отцом её лучшей подруги только что произошла дикая сцена, ужасно, что она сбежала из их загородного дома, никого не предупредив, но ничто не сравнится с тем ужасом, который ждёт Каталину, если она не сможет попасть домой вовремя. Ради того, чтобы не быть наказанной, девушка готова рискнуть жизнью и остановить попутку, доверившись первому же незнакомцу.
Росарио Вильяхос беспощадна к своей героине. Каталина получает первую пощечину от матери, когда называет вульву «зайкой» (половые органы в их семье запрещено поминать всуе), а после менархе слышит бесценный совет мыть ноги, но не голову, чтобы «не остаться дурочкой». Родители Каты — стереотипные консерваторы. Они свыклись с тем, чтобы жить в страхе и жгучем стыде, и теперь начиняют своих детей тем же абсурдным кодексом правил. Это воспитание быстро даёт плоды, и вот Каталина, нежная, юная девушка, уже размышляет только о том, как лишить себя жизни так, чтобы выглядеть в гробу не хуже, чем Лора Палмер.
Беда с романом Вильяхос в том, что его сюжет существует только в роли полупрозрачной глазури, покрывающей соцагитку. Писательница большую часть времени занята тем, что терпеливо разжёвывает читателю, что именно она хотела сказать, и к финалу книги ты неизбежно чувствуешь себя посетителем публичной лекции о популярной психологии, которую оратор агрессивно протараторил тебе в лицо на одном дыхании. В историю трансформации подростка намертво вплетена телесная терапия, а детство Каталины разобрано на уровне примитивного психоанализа. Читается это с лёгким ощущением неловкости, как если бы от читателя действительно ждали, что он поверит в способность трёхлетнего ребёнка порефлексировать на тему своей анальной стадии и особенностей её протекания в дисфункциональной семье.
Ещё сложнее читать этот текст становится, когда Вильяхос начинает делать всё более и более громоздкие отступления, чтобы поразмышлять, о чём Каталине следовало бы позаботиться на самом деле, как её могли бы изменить годы психотерапии, и как в описанной ситуации поступил бы проработанный, «экологичный» гражданин. Так читателю не остаётся ни единого шанса на самостоятельные выводы — только пережёванная конкретным, авторски заверенным способом гендерная дисфория.
Тем не менее, это важная книга об уязвимой женской позиции. Жертва, которая «виновата сама», воспитывает ещё одну жертву, которая согласна на всё, лишь бы только в финале её оставили в покое. Грустная, трогательная история — ей просто не к лицу брутальная психологизация.
Часто ли вас приводит к книге её обложка? Меня, рабу визуального вектора, — да.
Миша Никатин — один из моих любимых художников современности; его работы вы видели на обложках книг Лорри Мур у «Подписных изданий»; на «Кадаврах» Алексея Поляринова.
Так и пришла к «Помутнению» (spoiler: и не пожалела, потому что это сборник очень разных, но интересных рассказов о ментальных катастрофах).
«Мишель плачет в супермаркете. Мемуары о вкусе детства и маминой любви», Мишель Заунер
«Хватит реветь. Прибереги свои слёзы до того момента, когда твоя мать умрёт».
Мишель сберегла свои слёзы по наставлению матери, и теперь плачет посреди H-mart, скорбя о невосполнимой утрате. Мама всегда говорила ей, что двадцать пять — важный возраст, волшебный возраст, когда случается нечто особенное. Но вместо всего особенного, о чём грезила Мишель, прозвучал страшный диагноз матери — редкая и плохо поддающаяся терапии онкология, — затем последовали два курса агрессивной химиотерапии, которые едва не свели пациентку с ума, а после она умерла в окружении родных, и её последним словом стало: «Боль!». Мишель мечтала, что мама ещё придёт в себе, ещё скажет что-то другое на прощание, что конец не может оказаться таким ужасным и грубым, но финал яростной борьбы с болезнью был именно таким. Мама умерла, а Мишель не успела насладиться их наконец наладившимися отношениями, полными любви и принятия друг друга.
Среди больших мисок, наполненных супами из говяжьих костей, среди пучков зелёного лука, каракатиц и виноградного желе Мишель восстанавливает культурный код своей матери. Большую часть жизни героиня гордилась наполовину американским происхождением, той частью, что досталась ей от отца, но теперь, когда мамы не стало, Мишель боится, что последняя тонкая ниточка, связывающая её с Кореей, может оборваться. Как мама когда-то выражала любовь к близким, запоминая в мелочах их пищевые привычки, так и Мишель теперь собирает её образ по гастрономическим крупицам. Зимой мама любила жареные каштаны. Ей нравился соленый арахис со светлым пивом. Она ела пиццу с острым маринованным перцем, соусы всегда заказывала отдельно. У неё была аллергия на сельдерей. Она бесподобно готовила корейскую еду и старалась передать своей дочери не структуру национальных рецептов, а их душу, самую суть этой еды.
После смерти матери Мишель научится готовить все вариации кимчхи и ценить каждый кусочек. Научится обращаться с рисовым тестом и редкими приправами. Но самое главное, чему ей только предстоит научиться, проделав невообразимый путь вместе с читателем, — разрешит себе снова радоваться жизни, утратив самого близкого человека.
Есть много причин, которыми можно объяснить успех книги Мишель Заунер. Это мода на автофикицональные тесты с глубоким погружением в кризис потери; это известность писательницы в музыкальных кругах (Мишель — солистка инди-поп группы); это острота темы национальной принадлежности и возвращения к корням. Но есть особый ингредиент в мемуарах Заунер, что не позволяет говорить о популярности книги в силу тривиальных причин, и это — оглушающая честность. Любовь матери и Мишель была «брутальной, жилистой, не уступавшей слабости». Они ссорились, ненавидели, разочаровывали друг друга, говорили страшные вещи в пылу ярости и очень долго шли к точке, где между повзрослевшей дочерью и постаревшей матерью вызревает новая, бескомпромиссная любовь.
За этой книгой стоит титаническая работа, которой автофикциональные тексты нередко избегают: переживания и воспоминания Мишель не выплеснуты на читателя бесструктурным полотном из горя, они собраны в ювелирную композицию, чтобы выстроить многогранную историю не о скорби, как о центральной эмоции, захлестнувшей писательницу, а о любви, достигаемой тяжёлым трудом души.
Главная героиня книги Заунер — это не она сама, а мама её глазами. Несовершенная, несправедливая, вспыльчивая мама, рядом с которой ей было тесно подростком. Мама, которая всю жизнь поражала Мишель своим нежеланием оставить след в мире — отсутствием карьерных амбиций и творческих достижений. И вот теперь, когда мама умирает, Мишель готова открыть читателю, что иногда твой след — это любовь. Мама не играла в музыкальной группе, не написала ни одной книги, а картины, нарисованные ей на художественных курсах, остались в столе; но мир запомнит её в деталях благодаря тому, какой феноменальный труд она вложила в свою семью и какую пронзительную любовь зародила в своей дочери.
Безымянная героиня «Пустых домов» была погружена в переписку с любовником, когда её трёхлетний сын пропал с детской площадки. Она оторвалась от телефона, на экране которого разворачивалось трагическое расставание с классическими атрибутами вроде «не хочу обесценивать всё, что между нами было», и осознала, что Даниэля нет. Несколько минут бесплодного выкрикивания имени сына, суеты, лихорадочного поиска глазами, и героиня Бренды Наварро превращается (раз и навсегда) в женщину, которую жалеют и боятся. Прохожие смотрят на неё с любопытством и отчуждением, муж и приёмная дочь сдерживаются из последних сил, чтобы из них не вырвался тот самый вопрос: как ты это допустила?
Допустить это было легко. До самого момента своей пропажи Даниэль был обузой, ребёнком, который не оправдал надежд. Ему диагностировали аутизм, и с каждым днём его мать всё больше отстранялась, находя утешение в отношениях на стороне. Героине казалось, что её жизнь — медленно разворачивающаяся катастрофа. Но катарсис всё это время ждал за поворотом. С исчезновением Даниэля, мальчика, который разрушил её брак и представление о материнстве, она превратилась в пустой дом.
Здесь Бренда Наварро выводит на сцену вторую безымянную героиню. Она живёт на другом конце Мехико и едва сводит концы с концами, занимаясь выпечкой на заказ. Как и большая часть женщин из её окружения, она посвятила себя мужчине. Впрочем, её избранник, Рафаэль, не оценил ни её готовность сносить систематические побои, ни постоянную финансовую поддержку. Героине ничего не остаётся кроме последнего, отчаянного шага. Она крадёт самого красивого ребёнка с детской площадки, чтобы у них с Рафой, наконец, появился сын. Хватая Даниэля за руку, она ещё не знает, что у мальчика аутизм. Ещё не знает, что Рафа увидит ребёнка в квартире и вмажет ей со всей силы. Ещё не знает, что никто из её семьи не придёт к ней на помощь.
Роман Бренды Наварро крохотный, ёмкий, ядовитый — это история о жестоких сердцах, которые ищут материнства как функции. Героини истории похожи на кастрюли, из которых вот-вот выкипит вода, но стоит приблизиться и видишь, что внутри пусто. Две женщины живут две жизни, наполненные невероятным количеством страстей, трагедий, заламываниями рук и горькими слезами, но при ближайшем рассмотрении всё это — вуальная дымка, декорирующая пустоту.
Что очевидно с самого начала, у «Пустых домов» будет ужасающий финал. Наварро оставляет его открытым, чтобы каждый читатель смог выбрать для себя ту версию событий, с которой сможет справиться и жить дальше. А в эпилоге писательница сделает изящный реверанс к своёму изначальному приёму — не давать имён героиням.
«—Ваше имя… — сказал он, взглядом указывая на тетрадь. — Нет у меня имени, — ответила я, но он вряд ли меня услышал, потому что я всё шла и шла, пока не скрылась из виду, будто я просто одна из многих, и не затерялась в толпе».
Понемногу возвращаю долги прочитанным в прошлом году книгам. «Пустые дома», предупрежу сразу, книга для выносливого читателя, готового морально и к жгучему чувству ярости, и к переполняющнму бессилию.
Не могу найти никакого логического объяснения, зачем я начала год именно с этой книги, которую заприметила ещё когда у неё не вышел русскоязычный перевод. Но литературный январь 2025 я запомню, как сердце, с которого содрали оболочку жестоким, грубым движением.
Собственно, плачущая в супермаркете Мишель — это именно то, как я представляю себе высококлассный, завораживающий автофикшн.
