Quiet voice, In the midst of those blazing Howitzers in blossom. Their fire Is a vacancy. What do those stuttering machines Have to do With the solitude? Guns make no sound. Only the quiet voice Speaks from the body of the deer To the body of the woman. My own body swims in a silent pool, And I make silence. They both hear me. Hear me, Father of my sound, My poor son
Wright's "Echo for the Promise of Georg Trakl's Life"
me when he is tormented, drug-addicted, suicidal, possibly involved incestuously with his sister and something between a benighted, monstrous psychopath and a deeply religious little beauty
Одна старая индийская сказка рассказывает о человеке, из ночи в ночь принужденном таскать на плечах труп — до тех пор, пока тот, привалившись к уху мертвыми, но шевелящимися губами, не рассказал до конца историю своей давно оттлевшей жизни. Не пытайтесь сбросить меня наземь. Как и человеку из сказки, Вам придется взвалить груз моих трех бессонниц на плечи и терпеливо слушать, пока труп не доскажет своей автобиографии.
честно, канал для меня примерно то же, что и записи из «автобиография трупа» Кржижановского. дорогие читатели, мне не нужно, чтобы вы были умны и тонки, нет, мне нужно от вас лишь одно чрезвычайно редкое качество: чтобы Вы были вполне живы
Боже, что это было за чувство? Я шел по пустынным комнатам, как тень в тени. Запах жгучих снов наполнял мою голову. Звезды танцевали на голубом фоне, их свет странным образом терялся в тишине. Никто не слышал моего голоса, даже когда я звал.
Я видел одиноких собак в полях, их глаза были полны желания вернуться домой. Поднимался ветер в верхушках деревьев, их ветви, как руки, жаждали моего прикосновения. Я чувствовал, что они хотят затащить меня в мир, который я когда-то покинул.
Потом наступил мир. Тусклое лихорадочное свечение. Цветы распускаются во рту, их прекрасные, но смертоносные секреты наполняют комнату.
Роса падает с ветвей, как дуновение, прохладное и далекое. Бледный и мерцающий, падающий, как кровь, звук, завораживающий и безотлагательный. Но, всё же подобно крови, стекая по коже, роса также приносит новое начало.
Сегодня мне не хватает всех этих прекрасных воспоминаний. Мое маленькое тельце разваливается на части. Этого больше никогда, никогда не будет.
На земле раскинулись маленькие голубые лепестки. Я больше не знаю, что такое смех Как я это выносил? Я растапливаю снег на груди. Как я его выносил? Звезды гаснут, все покидает тело.
Ночь в пустыне. Беспокойный ветер, грустный собачий вой. Луна прислушивается к шелесту деревьев. Терпеливо шелестящий камыш У пруда, Задыхается.
«а, да это так, поэт один который мне нравится» (да будет благословен тот час когда я узнала о его существовании моё сердце начинает биться чаще когда я вижу в какой-нибудь книжке его имя я бы назвала в его честь звезду моё восприятие цвета принадлежит ему короче я по выражению элюара коронована его глазами вообще и я его люблю больше жизни своей какие прекрасные удивительные миры можно увидеть с его поэзией это самое красивое что вообще можно увидеть и ещё сцены оттуда снятся мне каждую ночь и если есть вещь ради которой можно ещё пожить то это невыразимая щемящая красота его искусства)
I am a shadow crossing ice I am rusting knife in the water I am pear tree bitten by frost I uphold the mountain with my hand My feet are cut by glass I walk in the windy forest after dark I am wrapped in a gold cloud I whistle thru my teeth I lose my hat My eyes are fed to eagles & my jaw is locked with silver wire I have burned often and my bones are soup I am stone giant statue on a cliff I am mad as a blizzard I stare out of broken cupboards
This, then, is the gift the world has given me (you have given me) softly the snow cupped in hollows lying on the surface of the pond matching my long white candles which stand at the window which will burn at dusk while the snow fills up our valley this hollow no friend will wander down no one arriving brown from Mexico from the sunfields of California, bearing pot they are scattered now, dead or silent or blasted to madness by the howling brightness of our once common vision and this gift of yours— white silence filling the contours of my life.
Говорить трудно. Губам разума трудно соединиться с губами лица, выразить собой многогранный поток мысли. Я знаю это, даже когда речь наполняет меня из самых темных глубин моего существа, когда вся влага слов наполняет мой рот мечтами, а на кончике языка пробуждаются слоги. Пробуждаются до крови, пробуждаются до крика. Есть то, что ниже губ, и то, что за ними. Это переход слишком проблематичен. Переход настолько неопределенный, настолько полный приключений и случайностей, что я практически отказалась его пересекать. Чаще всего я придерживаюсь того, что у меня на устах: незаконченных фраз, неизданной словесной музыки, прерванных текстов. Семьдесят семь раз по семь я провожу языком по фонемам и заставляю все звуковые частицы науки и поэзии подниматься во мне до головокружения, все, что служило для того, чтобы рассказывать историю, излагать законы, воспевать радости и горести, - все здание культуры, таким образом, разрушенное, возвращенное к первоначальной фонетической свободе, я замешиваю его в пух и прах, я завариваю его, как золотой песок, для единственной радости моего языка, для удовольствия, заключенного в моих устах.
