Сон Мой суженый, мой ряженый, Услышь меня, спаси меня! Я в третью ночь, в последнюю, Я в вещем сне пришла к тебе, Забыла стыд девический! Не волком я похищена, Не Волгою утоплена, Не злым врагом утрачена: По засекам гуляючи, Я обошла лесничего Косматого, рогатого; Я сбилася с тропы с пути, С тропы с пути, с дороженьки И встретилась я с ведьмою, С заклятою завистницей Красы моей — любви твоей. Мой суженый, мой ряженый, Я в вещем сне впоследнее К тебе пришла: спаси меня! С зарей проснись, росой всплеснись, С крестом в руке пойди к реке, Благословясь, пустися вплавь И к берегу заволжскому Тебя волна прибьет сама. Во всей красе на береге Растет, цветет шиповничек; В шиповничке — душа моя: Тоска-шипы, любовь-цветы, Из слез моих роса на них. Росу сбери, цветы сорви, И буду я опять твоя». — Обманчив сон, не вещий он! По гроб грустить мне, молодцу! Не Волгой плыть, а слезы лить! По Волге брод — саженный лед, По берегу заволжскому Метет, гудет метелица!
Сергей Есенин В этом мире я только прохожий, Ты махни мне веселой рукой. У осеннего месяца тоже Свет ласкающий, тихий такой. В первый раз я от месяца греюсь, В первый раз от прохлады согрет, И опять и живу и надеюсь На любовь, которой уж нет. Это сделала наша равнинность, Посоленная белью песка, И измятая чья-то невинность, И кому-то родная тоска. Потому и навеки не скрою, Что любить не отдельно, не врозь — Нам одною любовью с тобою Эту родину привелось. 1925 г.
Аполлон Григорьев Женщина Вся сетью лжи причудливого сна Таинственно опутана она, И, может быть, мирятся в ней одной Добро и зло, тревога и покой… И пусть при ней душа всегда полна Сомнением мучительным и злым — Зачем и кем так лживо создана Она, дитя причудливого сна? Но в этот сон так верить мы хотим, Как никогда не верим в бытие… Волшебный круг, опутавший ее, Нам странно-чужд порою, а порой Знакомою из детства стариной На душу веет… Детской простотой Порой полны слова ее, и тих, И нежен взгляд, — но было б верить в них Безумием… Нежданный хлад речей Неверием обманутых страстей За ними вслед так странно изумит, Что душу вновь сомненье посетит: Зачем и кем так лживо создана Она, дитя причудливого сна? 1843 г.
Узнают коней ретивых По их выжженным таврам; Узнают парфян кичливых По высоким каблукам; Я любовников счастливых Узнаю по их глазам: В них сияет пламень томный — Наслаждений знак нескромный. 1835 г.
Ужасный сон отяготел над нами, Ужасный, безобразный сон: В крови до пят, мы бьемся с мертвецами, Воскресшими для новых похорон. Осьмой уж месяц длятся эти битвы, Геройский пыл, предательство и ложь, Притон разбойничий в дому молитвы, В одной руке распятие и нож. И целый мир, как опьяненный ложью, Все виды зла, все ухищренья зла!.. Нет, никогда так дерзко правду Божью Людская кривда к бою не звала!.. И этот клич сочувствия слепого, Всемирный клич к неистовой борьбе, Разврат умов и искаженье слова — Все поднялось и все грозит тебе, О край родной! — такого ополченья Мир не видал с первоначальных дней… Велико, знать, о Русь, твое значенье! Мужайся, стой, крепись и одолей!
Теперь октябрь не тот, Не тот октябрь теперь. В стране, где свищет непогода, Ревел и выл октябрь, как зверь, октябрь семнадцатого года. Я помню жуткий снежный день. Его я видел мутным взглядом. Железная витала тень «Над омраченным Петроградом». Уже все чуяли грозу, Уже все знали что-то, знали, что не напрасно, знать, везут солдаты черепах из стали. Рассыпались… Уселись в ряд… У публики дрожат поджилки… И кто-то вдруг сорвал плакат со стен трусливой учредилки. И началось… Метнулись взоры, войной гражданскою горя, И дымом пламенной «Авроры» взошла железная заря. Свершилась участь роковая, и над страной под вопли «матов» взметнулась надпись огневая: «Совет Рабочих Депутатов». 1924 г.
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья, и в оный час явлений и чудес живая колесница мирозданья открыто катится в святилище небес. Тогда густеет ночь, как хаос на водах; беспамятство, как Атлас, давит сушу; лишь Музы девственную душу в пророческих тревожат боги снах!
Когда земные наслажденья, Расчеты грязной суеты, Игры страстей и заблужденья, Своекорыстные мечты Меня измучили, - тоскою Душа наполнилась моя, Мне мир казался пустотою: Я в мире видел лишь себя. Запала к счастию дорога, Исчез блаженства идеал, И, Тантал новый, я на бога, Томимый жаждою, роптал... В часы греховных сновидений Тогда, свидетель лучших дней, Ко мне являлся светлый гений Святой невинности моей. Он на меня взирал с тоскою. Как юной девы идеал, Сияя вечной красотою, Он вечной благостью сиял, И озарял он сумрак ночи; И, сознавая благодать, Стыдом окованные очи Не смел я на него поднять. Я падал ниц пред ним с мольбою, Я заблужденье проклинал... А он молился надо мною И в новый путь благословлял.
