«Мир так велик! Только обыватели, сидя в полумраке своего жилища, любят думать, что путешествия уже не раскрывают никаких тайн; на самом деле горный ветер так же будоражит кровь, как и всегда, и умереть, пускаясь в достойную авантюру, всегда было законом человеческой чести» Этими словами Набоков закончил эссе о Пушкине — и, по правде говоря, только их я и запомнил из всего текста, зато запомнил навсегда. Старый джентельмен, эстет и брюзга остался романтиком. Любовь к Лолите, благодаря которой он вписал свое имя в мировую культуру, была только одной из граней его любви красоте и всему, что её составляет: молодость, сила, подвиг. Он искал и находил идеальные языковые конструкции. Он заглядывал за дымный край зеркала, туда, куда ходил Орфей у Жана Кокто — как будто бы за Эвридикой, но на самом деле за ними, за этими самыми словами. Совершенства он достиг довольно быстро — но потребовалось постареть, чтобы слова стали обеспечены живой и горячей болью, как бумажные деньги — золотым запасом. Понадобилось дожить до возраста, когда между тобой и красотой встает стеклянная стена, и всё, никакое волшебство не поможет, you can look but you can’t touch. Смотри но не трогай. За этим стеклом были не только Лолиты. Были бабочки, было детство, была навсегда оставленная Россия. Красота — великая сила, но что она без любви, что без нежности? Его нежность, отразившись от стекла, замерла словами, замерла строчками, и осталась навечно. Как говорил он сам, книги живут дольше девушек. С днем рождения, Владимир Владимирович! Украсим этот пост фото, где вы ещё молоды.