⬆️ Удивительно, что, решая все эти проблемы в режиме „двадцать четыре на семь”, Анатолий Васильевич умудрялся плодотворно заниматься педагогической и переводческой работой, собственным художественным и научно-исследовательским творчеством. Приведём только один ярко характеризующий его громадное литературное наследие факт: «за 22 года литературно-публицистической деятельности Луначарский опубликовал 833 работы (в среднем три-четыре работы в месяц)» (стр. 289). Поддерживая личную дружбу со многими ведущими европейскими учёными и писателями, наркомпрос мог свободно общаться с ними без переводчика на английском, французском, немецком, итальянском и испанском языках. По справедливому утверждению Владимира Маяковского, глубоко уважавшего Луначарского, «ни одна страна в мире не имеет такого министра народного просвещения». Подчёркивая, что его „клиент” был многогранной и противоречивой личностью, биограф признаёт сложность её объективной оценки как современниками, так и нынешними исследователями. Если одни считали его твёрдым, как кремень, то другие — мягким, как воск, — излишне либеральным и мягкотелым, „Васильичем Блаженным”. Истина, как водится, где-то посередине: надаром сотрудники Наркомпроса уподобляли его кремню, покрытым воском. С этим определением согласуется автохарактеристика Луначарского как „большевика среди интеллигентов, интеллигента среди большевиков”. Именно в силу этой двойственности, по словам своего преемника на посту наркома Андрея Сергеевича Бубнова, он был «приводным ремнём от партии к художественной интеллигенции». Примечательно, что Бубнов был расстрелян в 1938 году, и, проживи его предшественник на три-четыре года дольше, он разделил бы участь ближайших ленинских соратников. 1929 год — год Великого перелома — оказался переломным и для Анатолия Васильевича: его сняли с поста наркома, впервые не переизбрали в президиум ВЦИКа, „пропесочили” на партсобрании, поставив под сомнение результаты его многолетней деятельности на партийном, государственном, философском и литературном поприщах. Тогда ему удалось „срезать” всех клеветников, но он не знал, «что ему повезёт и он всего лишь какую-нибудь пятилетку не доживёт до тех времён, когда обвинения будут предъявляться, но не будет предоставляться возможность оправдания» (стр. 250). Как и всякий революционер, Анатолий Васильевич Луначарский был устремлён в светлое будущее, поэтому «от того, что начинал создавать нарком по делам разумного, доброго, вечного <...>, многое сохранилось и сегодня, — заключает автор. — И эти традиции советской культуры и традиции отечественной и мировой классики, в освоении которых принял активное участие Луначарский, составляют прочный плацдарм для движения современной российской культуры „вперёд и вверх”, „через тернии к звёздам”, к новым шедеврам, к новой классике» (стр. 299).