Психо и Я

6 ноября «Франкенштейну» Кеннета Браны исполнилось 30 лет. По такому случаю покопалась в экранной истории Франкенштейна и его монстра. Интересно, как в процессе кинопроизводства оригинальный роман в массовом сознании вытеснили его интерпретации. Киношники во многом усилили этическое и фантастическое, затмив иррациональное и эмоциональное ядро романа.

Мэри Шелли создавала Франкенштейна и монстра, основываясь не только на модных в ее эпоху эзотерических течениях или философии, а на несостоявшемся опыте материнства и череде утрат, преследовавших ее с раннего детства.

Ее мама Мэри Уолстонкрафт, одна из родоначальниц феминизма, скончалась после родов. Отец отказался от дочери, когда та связалась с женатым поэтом Перси Шелли — его тоже настигла смерть. Родив первенца, Мэри не смогла придумать ему имя. Исследователи творчества писательницы нашли в этом важную параллель с ее романом: Франкенштейн не даровал имя своему созданию и обрек едва-человеческое тело, рожденное вопреки природе и социуму, на мучительные скитания и одиночество.

Ребенок Шелли умер через год после рождения. Умерла и новорожденная дочь. Тогда писательнице снились кошмары, как она растирает ледяную кожу ожившего младенца у огня. Пустая колыбель, обнаруженная утром, смотрела на нее, как бездна. После второй трагедии Мэри забеременела вновь. В этот период костями, органами и мышцами обрастал не только плод в утробе, но и замысел ее будущего романа. Вместе с ребенком и текстом Мэри вынашивала в себе – в сознании и усталых от беременности органах – бурные переживания о потерянных детях, страх перед грядущими родами и мысли о несовершенстве человеческих души и тела. По крайней мере, так кажется, когда читаешь ее текст — бескрайне эмоциональный, грустный, пронизанный чувством вины, ужасами смерти и утраты. Поэтому в книге Франкенштейн и монстр говорят о частях тела как о хранящих в себе не только память о живых инстинктах или умениях, но воспоминания о страданиях и боли.

В экранизациях этот вопрос станет фундаментальным. Только в киноверсиях истории Франкенштейна проблематизируется не телесная разомкнутость монстра, чье естество противоестественно, а вполне человеческое сопротивление (бес)сознания и тела. Будоражащий конфликт желаний с нормами и законами. Борьба тела и сознания за контроль неминуема, ведь вариации Франкенштейна в кино часто пришивает своему монстру мозг с патологией. Или, наоборот, собирают тело из частей убийц. А к провокативной телесной природе, бывает, пришивают невинную голову.

В общем, в тексте для Okko постаралась проследить, как менялась репрезентация персонажей Шелли в кино. Значит, Universal за счет монстра Франкенштейна занималась воспитанием жанра ужасов, вырабатывала убедительную стратегию, а заодно отвечала на вызовы времени. Студия Hammer в фантастический сюжет завернула критику человеческого эгоизма. А в 70-е и далее темы романа взяли и разбрелись по пародиям… короче, приглашаю почитать. И заодно передаю привет редактору (благодарю за помощь).

«Преступление и наказание» вышел на Кинопоиске, и для меня это полная бестолковщина. На миг удалось разглядеть за происходящим на экране интересную мысль: именно так, возможно, и выглядел бы современный мир, если Достоевского и его романов не существовало. Не было бы всех его последователей, которых не возьмусь перечислять. Статьи Фрейда про писательство, мораль, покаяние и неврозы. Не знаю, чего бы не было еще и как бы все было сейчас. Но такая оптика помогла мне понять, почему на экране возникает альтернативная современность, лишенная нравов, характеров, морали, «уважения к мертвому телу». Вот откуда здесь анахронизмы, а в каждом кадре спертый вонючий воздух застоя и пыли. И эти режущая слух устаревшая лексика, которая часто бессмысленно летит изо ртов героев, освобождая место для аперолей.


Авторы сериала, по сути, возвышают Достоевского в абсолют, чтобы уничтожить и ощутить, каково это — убить отца. Проверить, насколько возможно существование авторских героев и мира без автора. Так, схожие с романами Достоевского события разбредаются кто куда — подальше от убийственных идей и философских содержаний оригинала, — сбиваясь в полный хаос.

В сериале отсутствует внятная наррация, движение, связывающее все в единство. Автора нет, а с ним пропал и рассказчик, этакий внутренний цензор повествования, убирающий ненужные для развития дела ситуации. Оттого происшествия происшествуют, мельтеша. А трансформирующих событий все нет и нет. Даже раскованная съемка морального падения Раскольникова - ставшего Патриком Бейтманом - ни в чем не убеждает. Работает один Хвошнянский в образе Тени, черта, взятого совсем из иного романа.

Для глубины создатели сериала постарались добавить социальный контекст, классовое неравенство… даже политизировали материал, задумавшись о диспропорции власти и ее проявлениях на разных уровнях человеческого взаимодействия. Но все это смотрится как непродуманный и перегруженный фон. Если ближе к делу: меня, наверное, возмущает, что смерть, убийства, преступления выглядят здесь как какие-то забавные нечаянности, симптомы «прикольной» болезни ума и последствия хитрого и увлекающего дьявольского промысла. Короче, как развлекуха.

Достоевского в этой реальности нет, и он не мотивирует ее развитие, оттого нет и размышлений о становлении всесильным божеством в теле простого смертного, муках совести, сострадании и жажде прощения. Это бесчеловечная реальность, где уже нет диалектики: что слабость, что сила, что влечение, что закон — все одно, не противоречащее другому. Оттого ни в смертях, ни в убийствах в сериале нет ничего подрывного, запретного, странного, выбивающего из равновесия. Хотя как еще такое показывать в эпоху, когда чужая смерть случайно поглощается за ужином под звуки новостей?

Просто мне наивно казалось, что кино/сериалы, в отличие от действительности, способны напомнить нам о существовании здравого смысла, бытующего уже где-то далеко за пределами нашего мира — в вымысле. И вроде потребность в экранизации заключается отчасти именно в этом желании вернуть утраченное в романах прошлого нечто — ради переосмысления и поиска недостающих здесь и сейчас смыслов. Но это не случай сериала Мирзоева. Тут наспех нарисованные карикатуры на характеры, неплохие по отдельности театральные сценки, пародии на … Твин Пикс… и коллаж из прикольных визуальных образов. А че еще надо

В прошлом году выпустили список из 60 хорроров. Тогда я особо не придал этому значения: 60 — не 100. Но момент, кажется, настал: к Хэллоуину мы обновили материал до сотни позиций. Выборка максимально демократичная: авторы просто вписывали свое любимое кино, никаких сложных Google-таблиц с подсчётом мест. Так что если хотите с кем-то поругаться, обращайтесь к этим людям:

@kinokrotik
@ershovfilm
@diaryofcritic
@psycho_and_me
@singaia

https://journal.tinkoff.ru/list/best-horror-movies/

Еще советую отличную подборку хорроров: здесь легенды жанра, всякие крутейшие жутики, авторские фильмы, непризнанные алмазы. Рекомендую посмотреть все! Сама сегодня буду заполнять пробелы.

спасибо Владу за приглашение, внесла свой небольшой вклад в составление списка💀

Под влиянием своего мрачного настроения собрала странную хэллоуинскую подборку тревожных и тягучих фильмов без скримеров (в конце исправляюсь и советую парочку веселых хорроров).

«Холли», Фин Трох. Девочка-изгой предсказывает пожар в школе и становится местной целительницей. Паранормального здесь нет, но суперспособность главной героини для нынешних реалий и правда сверхъестественна: ей просто не все равно на чужие страдания. К реализму и остросоциальному фокусу подмешивается потусторонний пульсирующий саундтрек Джонни Джуэла. А за эмоциональное напряжение отвечают крупные планы, уменьшающие дистанцию между зрителем и экраном.

«Гигант», Дэвид Рабой — утонченный хоррор о секретах захолустья, переживании траура и предчувствии апокалипсиса. Смотрится как нежно покалывавший сон. Фильмическая физиология «Гиганта» вбивается не в память, а в кожу. Сюжет забудется, но не сцены бегства по полям, усеянным звездами, грустного уединения в заброшенных особняках, кишащих тенями и шорохами, и разговоров с пустотой.

«Я видел свечение телевизора», Джейн Шёнбурн — идеальное кино про депрессию, несостоявшийся переходный возраст, личностный застой, потерянность во времени и жуть ностальгии. Ленты Шёнбурн можно бесконечно интерпретировать, растягивая в разные стороны. И что особенно важно, в них вязкая субстанция одиночества обретает осязаемую буквально трогательную форму… При просмотре, к слову, вспомнилась крипипаста «1999» про секретный телеканал для детей, который основал лютый маньяк.

«Одержимая», Северин Фиала и Вероника Франц. Снятый по историческим свидетельствам почти фольклорный слоубернер о женщине 18 века. Мечтательная и улыбчивая Агнес желает раствориться в мягких мхах, камнях у ручейков, уютных лесных пещерах. Но человеческая жизнь мешает достичь свободного рая или остаться в природных объятиях. Деревенская хтонь, монотонность, безразличие сводят её с ума и тянут её усталые руки к острым ножам

«После жизни», Хирокадзу Корээда. Сотрудники загробного мира спрашивают умерших об их самом теплом воспоминании, в котором им бы хотелось остаться навсегда. Трогательная драма о границе жизни и смерти, времени, любви и их мимолетности. Совсем не хэллоунский фильм, но зато очень помогающий пересмотреть свое отношение к прожитому.

«Мое животное» Жаклин Кастель — погруженная в ночь и неоново красный история о девушке-оборотне, чья жажда крови и плоти сплетается со жгучим переживанием сильной влюбленности.

«Глюки», Уильям Фридкин — уморительный и заползающий под череп sci-fi триллер о страшно заразном параноике в исполнении Майкла Шэннона.

«Рука-убийца», Родмен Флендер — милейше-тупейший подростковый ужастик про раздолбая и его проклятую руку, которая в Хэллоуинскую ночь начинает убивать.

«Все совпадения неслучайны» Куарона, как мне кажется, ругают незаслуженно.

Этот сериал — отличный пример экранизации бульварной литературы. Чувства здесь выпуклые, как тела в эротических романах. У Куарона же и правда талант оживлять литературные миры. От пестрящего деталями и волшебством «Гарри Поттера» до более скромных сочинений, требующих активации фантазии. Книга Ренни Найт как раз от и до про поверхностное восприятие. В тексте захватывает не сам язык, а техника построения сюжета через постоянные переключения точек зрения. Самой ценной идеей Найт для режиссера-творца оказывается то, как художественные нарративы создают настолько подлинные реальности, что те вступают в борьбу с действительностью. В них веришь больше, чем в саму жизнь.
На протяжении семи эпизодов режиссер вдоволь играет с драматическими акцентами, путая и выдавая ложь за правду, чтобы затем указать зрителю на его уязвимую позицию — нас не просто легко обмануть, мы сами рады обмануться. Особенно если на экране предстает такое визуальное пиршество.

В сериале роман оживает практически построчно. Но Куарон оставляет зрителям, возможно, скучающим от чрезмерной драмы, насыщенный визуальный ряд и котов, за похождениями которых следить порой куде интереснее, чем за развитием истории. Все локации продуманы до мелочей и служат наращиванию интриги — от догола обнаженного итальянского пляжа из прошлого героини до перегруженной предметами, нюансами настоящей реальности. Вещи, безделушки здесь взгромождаются друг на друга, живут отдельную жизнь, занимая первые планы. А героиня все плывет из центров кадров к их краям и все пытается понять, как ей быть с бесплотной реальностью фальшивого фикшена и весьма правдивыми физическими воспоминаниями о давно прожитом лете.

Подробнее о сериале и его темах написала в статье