Актуально о молодёжной политике: @youthpolicy специально для @bigtransfer2024Ключевой вопрос, которым задаются кураторы молодёжной политики, – как достичь её сквозного характера?
То есть как нейтрализовать границы взаимодействия и интегрировать технологии социальных лифтов (с уже предусмотренным Системой ресурсом) в привычный обиход миллионов (реальных, а не отчётных) молодых людей. Пока основными выбраны два вектора: инфраструктурный, то есть создание соответствующих молодёжных пространств «на местах», и информационный, то есть гибкая коммуникация с максимальным числом молодёжных сообществ.
Сервисная функция, которую когда-то выбрала Росмолодёжь как подразумевающую оказание всесторонней (экспертной и ресурсной) поддержки инициатив и проектов, опирается прежде всего на эти инициативы, а их в большинстве своём нет. Что подтверждают и эксперты, артикулируя к характерному для молодёжи патернализму. Доказательством этому служит и тот факт, что из более чем 20 млн молодых людей в стране в Грантовом конкурсе Росмолодёжи (в одном из самых доступных способов получения ресурсов на развитие проекта) участвуют лишь десятые доли процента.
При этом администраторы не оставляют поиски различных технологий интеграции молодёжи в существующую повестку, даже если это требует технологических трансформаций. Системой вызовы удачно преобразуются в возможности. Эффективно реализуется сценарий пролонгации мобилизационного потенциала молодёжи, проявившегося в коронакризисное время через организацию волонтёрской помощи (акция
#МыВместе).
Также кураторы молодёжной политики развивают работу в местах онлайн- и офлайн-присутствия молодёжи, то есть в школах, ссузах и вузах для обучающихся, а также в коммерческих структурах для категории «молодые специалисты». При этом пока такое взаимодействие часто лишь декларируется и, скорее, носит очаговый характер, хотя необходимость его понятна всем сторонам.
Следует признать, что фактически минимизирована (за исключением публичных заявлений лично Александра Бугаева) работа с репутационным наследием Росмолодёжи, которая вместе с подведомственными структурами и аффилированными проектами по-прежнему многими воспринимается как оператор идеологической работы в молодёжной среде. Это существенно снижает степень проникновения проектов агентства в неохваченные молодёжные комьюнити, то есть туда, где и скрыт основной ресурс развития Росмолодёжи.
Репутационной маргинализации также способствует и то, что подавляющее большинство акторов молодёжной политики ограничивает собственное медиаприсутствие рамками своей условной целевой аудитории (часто это немногочисленная группа лояльных активистов), избегая открытых нецензурируемых каналов коммуникации как с неохваченными сегментами молодёжи, так и с широкой общественностью, которая зачастую или совсем не знакома с деятельностью, или до сих воспринимает молодёжную политику как «палатки на Селигере». Такая медиапассивность оставляет почти свободное пространство для результативной работы акторов антисистемной пропаганды.
Таким образом, расширение сферы влияния и развитие государственной молодёжной политики во многом лежат в сфере управления коммуникациями. Это становится особенно важным с учётом предстоящего увеличения возраста молодёжи до 35 лет, когда общая численность граждан, попадающих в категорию «молодёжь», составит около 42 млн человек.