Друзья Кафки отмечали странное спокойствие, даже жизнерадостность, с которой он, казалось, принимал свою болезнь. Его биограф Райнер Штах отмечает, что "он всегда говорил о своей болезни в положительных образах... читал ее как знак, даже наделял ее моральным достоинством... [называл ее] "болезнью, дарованной мне". "С самого начала он интерпретировал свой туберкулез и потрясение своей нормальной жизни как катарсический кризис". Кафка чувствовал, что заключил своего рода фаустовский договор, в котором он обменял здоровье на творческую силу, и его патологическое "оружие" разжигало его воображение, пожирая его тело. Боль превратила его в искусство, и, как он утверждал, "почти каждый, кто умеет писать, может объективировать боль, испытывая ее".