Паркинсон, сидя в своем кабинете завывала от всепоглощающей пустоты, щекочущей ребра. Она сама сделала этот выбор, замуровывая свою душу в хладный лес уныния и дикого страха, трепетно щекочущего каждую косточку, подпустить кого-то к себе ближе. Потому что близость означала бы абсолютную уязвимость, расползавшаяся по телу подобно метастазам и рушащей каждый почти живой, полный своенравия участок тела. Потому что до момента её встречи с искрящейся карамелью на шестом курсе где-то во мрачненьком коридорчике и бьющимся об барабанные перепонки сердечком, стучащим так отчаянно и заворожено при виде такого же, мать его, столкновения, в министерстве; Утопающая Паркинсон решила для себя зарыться в своей зависимости, будто бы, в согревающем, мягком пледике надолго, так глупо боясь прикоснуться к ней. Она часто наблюдала за малышкой, за её менторовским, поучающим голоском и девичьей гордыней, за её трудолюбием. Пожалуй, Грейнджер, была искусна в этом. Она любила труд и любила быть нужной, настолько, что, её маниакальность в изучении всех дисциплин и перебежки чрез пространство и время взывали искренний интерес. Почему она такая полная жизнью, неприкосновенная и такая старающаяся доказать свою значимость, смогла завлечь кого-то на подобии Паркинсон?
Почему она была такой? Пэнси купалась в этом непонимании, даже после того, как малышка оказалась в её хрупких лапках на растерзание, вот она — такая крошечная, но всё ещё полная надежд принцесска, снизошедшая с небес.
Аккуратный стук завис в пространстве, отстраняя ту от бумажной волокиты. Пэнси подняла взгляд на стеклышко, сидевшее как влитое в двери и облокачиваясь спиной о мягкое кресло, уверенно произнесла : проходите, а после, чуть засуетившись, вложила перо в чернильницу, вслушиваясь в семенящие шажки прямиком к её рабочему месту.
— Я подготовила отчеты договоров между двумя популяциями : великанами и волшебниками, — начала она, вынимая бювар, — несколькими днями ранее те снова устроили разборки из-за не понравившихся условиях в нашем документе, пришлось вызывать подкрепление, поскольку моя напарница пострадала от нападения, — почти на одном дыханье проговорила она, кладя на стол папку, так по-свойски и почти заученно, держалась Гермиона, и Пэнси, не заметив, как её уголки губ взлетели ввысь, ощутила набожность, будто возвращаясь в то время. Грейнджер и очередной профессор. Идеальный коннект! Идеальная связь! Вот она — такая абсолютно правильная, милая, прилежная и хмурый профессор, с морщинками на лбу, и довольный, словно, котик, опробовавший сливки, причмокивающе слушает её. Только теперь, котиком была Паркинсон, но у этого котика были не такие пушистые лапки, как у большинства преподавателей и единство лишь одно — оба получали удовольствие от лепетаний малышки!
— Это ещё не все, — добавила она, вытягивая ещё три папки, — это закрытые дела, расследовавшиеся на той неделе в лесных местностях и водной, последняя из которой нам далась труднее, русалки утащили на дно пятерых магглов, — на последнем предложении, она, словно, вздрогнула, а после, в своей манере, гордости, поднимая глаза на обезоруженную Паркинсон, тихо вздохнула.
— Вы избавились от, — начала было уже она, но не закончила, потому что Гермиона поспешно кивнула.
— Отлично, это всё? — скучающе спросила Паркинсон, пролистывая пергаменты.
— Да, — более увереннее ответила Гермиона, делая маленький, почти незаметный шаг вперед, — как там Гарри?
— Не знаю, Грейнджер, — отстраненно ответила девушка, складывая папки в кучу.
— Какого черта? — вдруг изрекла Гермиона, в неверии такой несправедливости и отсутствии осведомленности, — Паркинсон, пусти меня к нему.
— Ты уже ходила к нему на свидание или ты уже забыла? — приподнялась она, — я не могу делать тебе поблажки и нарушать правила министерства по твоей прихоти.
— У нас встречи раз в месяц, — процедила Гермиона, ставя ладони на поверхность стола, — этого недостаточно.
— Недостаточно? — приподнимая бровь, брюнетка приблизилась к ней, указательным пальцем приподнимая подбородок, — детка, успокойся, твоего дружка ни один дементор не поцелует!