противостояние рождает мнения. во многом схожие называют себя «союзниками», не смея показать колкие взгляды, скорее напоминающие скрытые под ширмой надёжности рога. мне говорят: «ты разве не понимаешь, что это может значить?», а я даже не хочу вспоминать. не хочу вспоминать чужие руки на себе и лицо к лицу; от одной мысли боль — она не нова, но режет попеременно — сворачивается вакуумом где-то в самом желудке, как целлофановый пакет, набитый карамельными корнями. я гадаю, как объяснить своё поведение; как рассказать о дрожи в самом сердце и признаться перед мнимой публикой «своих», что ясности в тумане найти никогда не имело возможности. я складываю холодный металл в угол комнаты, а мозг только отбивает привычную картину, — треск автоматной очереди в психическом аппарате трещит-трещит-трещит — и, боги! — как можно вообще думать в момент, когда твою голову разъедают пороховые черви? фигуры, одинаковые по содержанию, но различные во внешних признаках. напарница по стрельбе говорит: «устрой им сегодня шоу», а я к чему-то валю: «в свой день рождения устраивать шоу для кого-то? будет как-то нечестно»; «тогда будь в трезвом уме и устрой на арене мясо». конечно, «мясо». единственное мясо, которое я могла сделать в тот день, — пробитая трижды мишень из винтовки по центру и сломанная стрела напарника из параллельной группы. жаворонок завывает. трещат цикады. свистит полевой ветер, забитый ароматом морской воды с восточной стороны света. стрельбища я не видела уже лет десять; может, одиннадцать, — для чистого уточнения, не более. мама накануне признаётся, что перед родами ей снится неспокойствие глубокого океана: шторм накрывает попеременно, а она сама, будто воздушная, обнимает чей-то неясный силуэт. биолюминесценция царапала кожу клинками, всасывалась под гулкий свист штормящей воды, а она всё стояла и смотрела: то ли на неясность моего силуэта, то ли на туман и солёную пену, из которой я состояла. в моих руках были и чужие, — мягкие, расцелованные детским кремом с мёдом и ванилью; были грубые мужские — отцовские, — когда приходилось принимать стрелы на охоте или греться в зимнем лесу, ожидая добычу. мои руки были в воде. пальцы, зарытые в густые волосы. руки в красках и руки в крови. итак, мы все состоим из потребностей. мы все состоим из них и находимся в определенных местах для реализации этих потребностей. и моя потребность в этой жизни лишь одна: пускай центр размышлений направлен на меня, — ищите в этих словах себя.