Боль, Бог и поезд в рай: Ник Кейв в Вильнюсе Вчера был в Вильнюсе на Нике Кейве. Они играли почти три часа — это был самый длинный концерт в туре. Сыграли, кроме прочего, «Henry Lee», «The Weeping Song», «Rings of Saturn». Не знаю, за что нам так повезло, но — спасибо. Начиная с альбома «Push the Sky Away» Кейв находится на каком-то недосягаемом творческом пике. По сути он заново придумывает саму песенную форму: это песни-реки, песни-облака, которые при этом сохраняют всю силу и емкость трехминутных сочинений о Боге, любви, боли и обо всем вообще. Сейчас это человек, который способен сыграть один из величайших концертов в моей жизни, не исполнив при этом ни одной песни с моего любимого альбома («No More Shall We Part»). В моем личном пантеоне где-то рядом с Кейвом стоят разве что Боуи и Гребенщиков. Выше — никого. Собственно музыкальная мысль усугубляется исключительным личными обстоятельствами. Последние две пластинки The Bad Seeds — это опыты горевания. 15-летний сын Кейва погиб в семь лет назад, сорвавшись с утеса неподалеку от дома семьи в Брайтоне. Об этом как будто невозможно говорить, но оказывается возможным петь. Один из самых невероятных моментов концерта — «The Ghosteen Speaks», сыгранная в конце первого биса. «Я рядом с тобой, ты рядом со мной, — поет Кейв, одновременно от лица мертвого мальчика и обращаясь к нему. — Я внутри тебя, ты внутри меня. Ищи меня». 65-летний человек в безупречном костюме проживает самое страшное горе, которое только может случиться, здесь и сейчас, разделяя его с шестью тысячами душ. Черт, да я даже сейчас плачу, когда это пишу, что уж говорить про вчера. Это катарсис в самом буквальном, греческом смысле. Очищение через страдание. Во всем этом, конечно, много религиозного. Когда-то мне повезло побывать в Мемфисе на службе, которую вел Эл Грин, великий соул-певец, ставший пастором. Это, наверное, самая близкая аналогия для вчерашнего концерта; у Кейва и сценография выстроена так, будто дело происходит в афроамериканском храме. Его манера прямого обращения к публике в этом туре достигает неистового апофеоза: большую часть концерта он поет с платформы, расположенной прямо перед зрителями, общаясь с ними адресно и лично, как осатанелый пастор с кафедры. А иногда — и буквально ходит по рукам. Это не стейдж-дайвинг, это совсем другой тип отношений: Кейв не бросается в толпу, а именно что опирается на нее. И вот он встает в полный рост на руки людей, и разводит руки, как на распятии, и ты понимаешь, что это с тобой навсегда, и если есть еще на свете резоны поверить в Бога, то это один из них. Нужно признаться: при всем при этом решение купить билет и ехать я принял, посмотрев сетлисты тура. Зато принял моментально, увидев в них песню «O Children». Если бы Кейв исполнил ее, мне бы, в принципе, уже хватило. Я искренне думаю, что это величайшая песня, сочиненная в 21 веке. Некоторое время мне казалось, что это мое сокровенное знание, но сейчас у «O Children» 80 миллионов прослушиваний на спотифае, так что уже нет. Как минимум отчасти это следствие того, что она звучит в самой мощной сцене из последнего фильма про Гарри Поттера. Гарри и Гермиона оказываются вдвоем в сумрачном лесу в поисках крестражей. Они ссорятся с Роном, тот бежит — окружающая тьма разрушает даже их маленький дружеский круг. Они слушают пиратское радио, которое рассказывает, как арестовывают и убивают их друзей и знакомых. а потом по радио начинает играть «O Children». И они танцуют. О чем эта песня? С первой частью все относительно просто. Она поется от лица людей, которых уничтожает репрессивный режим (неважно, какой, хотя слово «gulag», конечно, делает все это особенно близким). От лица взрослых, которые не смогли защитить своих детей и гибнут, моля о прощении, но не требуя его. На мертвом лице бедолаги Джима проступает понимание чего-то главного, пока «чистильщики» строятся, чтобы проинспектировать детей.