он не прекратил меня спрашивать даже когда я замолчала на год он все ходил и расспрашивал а я все молчала — год ~~~~ год прошел точно помер кто-то и зачем-то родился вновь очень долгие разговоры растерзали слова нам в кровь
Это ненаписанное я слышу в себе, оно зрело, и мне жаль, что оно так и не приняло формы текста — оно осталось во мне какими-то интуициями и чувствами, не более. За эти три года моей «писательской деятельности» я добилась огромных успехов и покорила вершины, о которых мечтала (или думала, что мечтала), но продуктный результат этих достижений несоразмерен им от слова совсем. Я издалась с парой текстов прозы, выступила несколько раз со стихами в Москве и Петербурге, и все эти «продукты» меня не то что не устраивают, они меня прямо-таки отталкивают. (Справедливо будет сказать, что тексты эти не ужасны и многим нравились — написаны они были сильнейшими творческими порывами, и это единственное их достоинство.)
И теперь я понимаю — я преодолела писательство. По крайней мере в том смысле, в каком понимала его прежде. Это горевание глубоко личное, но оно совсем не отравляет — я принимаю свой такой молчаливый писательский путь. Даже больше, он радует меня, я чувствую себя победителем. Это горевание с оттенком свободы — я покинула свои прежние иллюзии/чаяния/поиски и направляюсь дальше. Я вижу впереди такие просторы и перспективы, от которых порой по-настоящему кружится голова и перехватывает дыхание. Острота, азарт, риск, поиск, опасность, труд, открытия, сложности, надежда — все эти слова сейчас приходят мне на ум и в сердце. Я ощущаю себя на пороге неизвестного почти буквально.
Открывается новая пора. Уже чуть с оглядкой понимаю, что в эту пору я вступила не вчера и не месяц назад, а раньше, но в словесной форме переход сформулировался только сейчас, и я об этом пишу с радостью и предвкушением.
Оглядываясь еще дальше, вижу, что никогда собственно писательство меня не занимало в таком классическом понимании этого слова. Я не подыскивала с карандашом сюжеты, я не рисовала словесные портреты, ничего не писала с детства, никогда не любила всяких писательских упражнений-этюдов, которые нам задавали на филфаке, и почти с отвращением думала про придумывание сюжета. И даже чтение — я читала очень много всю жизнь и именно художественную литературу, но чаще в книге меня занимало все что угодно, только не сюжет (кино это тоже касается). При этом я понимаю, текст — лучший способ донесения и восприятия мыслей. И очевидно, что новая моя пора по-прежнему будет связана с литературой. Но как но зачем но куда — я не знаю и не понимаю. И это непонимание будущего, радость от этого непонимания рождают во мне почти детский восторг. Я потираю ладошки, то ли еще будет!
и конечно устанешь ты от книжных, закованных в черно-белое мыслей, отложишь знаки и символы, теории и онтологии. возьмешь в руки мягкое пряное тесто. пышное дрожжевое — будущие хлебушки. выйдешь ногами ходить по траве. и трудовой запах пожелтевших страниц улетучится. скринится память, смягчеет рассудок, растечется решительность, замлеет сердце. руки сплетут косы, наберут на нитку белые бусины, украсят грудь. глаза опустеют в созерцании. и многое превратиться в малое, а малое в бесконечное
Ко мне ночью прилетел Джин и сказал, что исполнит любое мое желание. Одно единственное. Но условие такое: я могу думать не больше минуты. Он перевернул песочные часы и стал ждать.
Всего несколько секунд мне понадобилось, чтобы объявить ему свое желание: «я желаю, чтобы ты исчез». И Джин сразу же испарился, а я осталась одна. Обескураженная. Спать было невозможно. Я судорожно стала копаться в своей голове, как в старом сундуке, пытаясь найти там хоть что-то ценное.
— Что же ты наделала! Ты же могла попросить его убрать всю боль мира! — Нет, нет, не могла. — Но почему?! — Боль в мире это.. это ведь следствие неизвестных мне причин. Если убрать эти следствия, причины останутся, и, исчезнув, боль появится снова. — Тогда попросила бы убрать причины этой боли! — Хаха. Тогда на планете не осталось бы ни одного человека, а я этого не желаю. — Значит ты могла бы пожелать хотя бы понимая этих причин! — Чтобы умереть от ужаса на месте? — Ладно. Ты могла пожелать, чтобы все люди стали добродетельными. — Без уточнения понятия «добродетель»? Гитлер тоже думал, что он добродетелен. — Ну тогда сказала бы «добродетельными в моем понимании». — А думаешь, в моем понимании оно совершенно? Пауза была длинной. — Значит могла пожелать чего-нибудь лично себе. — Чего же? — Ну чего-то ведь тебе не хватает! — Чего же мне не хватает? — Ну богатства или красоты или ума. — И что мне делать с их прибавлением? Тратить время на их реализацию? Не желаю. — Мдаааа. Мда. Пупупу.
Я нервно дергала коленкой.
— Ну пожелала бы, чтобы никогда не было бы мерзкой погоды! — Издеваешься?? — Ну хоть квартиру в Петербурге!! — Хах! А вот это пожалуй и можно было бы. Но минуты для такого ответа точно недостаточно!
Постепенно я успокоилась и все же уснула. А на утро встала и записала в дневник: «Надо бы разобраться, что такое «добродетель» и купить квартиру в Петербурге».
Когда воздуха больше, чем возможностей легких Когда перспективы и тысячемилие велики глазам Когда не выдерживает сердце и душа невместимости окружающего
