— Как Вас зовут? — спрашивает пожилая женщина в белом халате. Её волосы тёмного оттенка рыжего, и в глазах видно оттенок шоколада, среди лесной глуши.— Кристиан Паркинсон. — вырывается из моих уст, но я пытаюсь скрыть своё беспокойство, к сожалению нервный тик ноги меня выдаёт, но я продолжаю поддерживать свой образ, даже в этом страшном месте. — Отлично, Кристиан. А сколько Вам лет? — её голос нежный, даже ласковый, в точности как у мамы. Эта ассоциация заставляет меня тяжело вздохнуть, и та в недоумении пялится на меня. — Почти двадцать два, — начинаю я, и щупаю указательным пальцем узор на стуле. Он создан для таких как я? Что бы они наблюдали за моими пальцами, добиваясь своего – я нервничаю, — Полный двадцать один год. — Её голова неспеша кивает мне, и на лице всё так же остаётся эта притворная улыбка..она не снимает её уже пол часа, мы третий раз проходим этот сценарий, из-за последнего вопроса. — Хорошо, Вы помните своих родных? — каждый раз на этом вопросе, в голове рисуется силуэт Пэнси, моей родной сестрёнки, — Да, её зовут Пэнси. — Вот зачем специалистам давить на больное? Она улыбается ещё шире, и я вижу её зубы, они немного жёлтого оттенка. Возможно из-за кофе, или просто из-за возраста, я бы сказал что ей точно есть пятьдесят. —Что это? — в руках она держит мой дневник. На твёрдом переплёте чёрного, кожаного блокнота, чётко написано «Christian Parkinson», как вчера помню, делал его под заказ. — Это мой личный дневник. — глаза даже не сводят с неё взгляда. Мои изумрудные глаза будто бы играют с ней в гляделки, что заставляет женщину нервничать не меньше меня. — Я открою его? С Вашего разрешения. — уголок моих губ поднимается вверх, и кивнув одним плечом я киваю ей на блокнот. — Ради Мерлина, открывайте, — все они видели его миллион раз, и никто не может понять почему я так прятал его. — Вы знаете что в моём дневнике только пустые страницы.