Перевел с утра
интервью, которое индийский дипломат (бывший посол в Бутане и на Кипре) и плодовитый писатель Паван К. Варма дал шесть лет назад хорошо знакомой некоторым читателям этого канала Джьоти Малхотре, которая тогда работала в The Print. Позже Варма развернул свои тезисы в колонке для Deccan Herald, которую я также планирую перевести как-нибудь.
Чем, с моей точки зрения, интересен Варма? Как-то Санджая Бару сказал мне, что именно Варма ввел в оборот термин "латченсковский Дели" применительно к остаткам нерувианского политикума, живущим в своем столичном пузыре, стенки которого состоят из языка, касты и системы личных связей. После этого пиарщики Моди подхватили термин, и он прочно вошел в лексикон премьер-министра.
Заранее хочу извиниться за корявые места - переводил за завтраком на коленке, плюс редакция The Print оставила некоторое количество разговорных оборотов, чтобы придать тексту живости, и я их попытался перевести столь же разговорным слогом.
«Латченсовские элиты» сейчас подобны заброшенным островам, лишенным корней, дрейфующим и оторванным от жизни К сожалению, элита латченсовского Дели продолжает жить в замкнутых анклавах. Их определяющие координаты — английский язык, английский язык и еще раз английский язык.Индия меняется. И я не делаю никаких критических замечаний по поводу так называемой «латченсовской элиты», в которую входят люди большого таланта и выдающихся достоинств, которые имеют благие намерения и исправно трудятся на благо страны. Я не хочу осуждать и обвинять.
Но что, по сути, произошло после 1947 года? Нам с вами нужно это проанализировать, как я это сделал в своей книге
Becoming Indian: The Unfinished Revolution of Culture and Identity.
А произошло вот что: несмотря на массовое освободительное движение, настоящими наследниками власти после 1947 года стала небольшая группа людей, которые говорили по-английски с подобающей беглостью и правильным акцентом, имели правильное социальное происхождение. Они в первые десятилетия пришли к власти и правили бал.
Честно говоря, в результате [развития] демократии и расширения прав и возможностей [жителей] остальной Индии они стали во многих отношениях заброшенными островами. Для некоторых из упомянутых людей это своего рода безродный космополитизм, который оторван от наших культурных корней, знания нашей истории, традиций, фольклора и т. д. Я считаю, что о них будут и дальше судить только по их социальному происхождению или акценту, с которым они говорят по-английски. Теперь они оторваны от жизни и заброшены; есть другая Индия.
Когда я сдавал экзамен на дипломатическую службу Индии (в 1976 году), вы могли писать его только на английском языке. Теперь люди могут сдавать экзамен на любом из признанных индийских языков. Это само по себе расширяет возможности.
Уже не первый раз лидер наподобие Нарендры Моди становится премьер-министром нашей страны. У нас был
Деве Говда — он не принадлежал к латченсовским элитам, в то время как
Гуджрал, возможно, принадлежал. У нас был
Нарасимха Рао. В каком-то смысле
Атал Бихари Ваджпаи, который в свое время оказал мне большую честь, попросив перевести его стихи, также представлял – в гораздо более заслуживающей одобрения и аутентичной манере – идиому не «латченсовского Дели», а основной Индии. Где хинди или любой другой великий язык Индии представлен гораздо больше, чем небольшая элита, чьими основными определяющими координатами являются английский, английский и английский.