Когда время истекло, он написал в личном дневнике: "Это была не случайность. Не истерика оскорбленного достоинства, не разовое проявление начальственной дурости и спеси. Комбат действительно сволочь. Бьет своих, чтобы свои боялись. Это единственный известный ему способ удерживать подчиненных в повиновении. Я его понимаю, но не прощаю». Кинул дневник в рюкзак, поставил автомат на собственноручно сколоченную полгода назад пирамиду, пожал руки сослуживцам, прыгнул в идущую на Ростов попутку. Такой вот он, Ян. Доброта, идейность, неброская смелость, надежность и тихая любовь ко всем живым созданиям, от соседей по блиндажу до трудно рожавшей бездомной кошки. Да что там кошка, даже пленных порванных хохлов Ян тщательно спасал. В таких случаях он не экономил дефицитные обезболивающие, плюя с высокой башни на общепринятый у бывалых вояк циничный прагматизм. Много достоинств у Яна, а недостатков всего два. Зверский, подобный рыку пожирающего добычу тигра храп и большое, занимающее на и без того тесном лежаке два спальных места тело. Вот и сейчас он улегся так, что Максу никак не втиснуться покемарить. Ладно, Бог с ним, пусть дрыхнет. Ночью вставать на фишку, а утром, в шесть, на штурм. Макс и Ян идут в одной группе, и, возможно, Морозову придется таки уважить его Братскую Просьбу. Из разряда тех, какие выполнить нельзя, и не выполнить нельзя тоже.