"А я юнец совсем был", - невпопад говорит Пушкин, - "когда дома в Москве взрывали, теракты, заложники, Грозный бомбили, вот это все. Мне все предъявляли. Учителя предъявляли. Ровесники предъявляли. Взрослые предъявляли. Типа ты чех, ваши наших пацанов как баранов режут. А я малец ещё, да? Мое какое участие в этом? Отьебитесь от маленького, да? Не слушали, нет. Никогда не слушали. Никак не доказать". Группа копает и в сумерках. Работают до тех пор, пока могут разглядеть ручки лопат. После устраиваются на ночлег в вырытых только до пояса окопах. Макс раскладывает коврик и спальник, ставит рядом автомат. Пристраивает под бруствер дощечку, кладет на нее четыре гранаты. Пользоваться ими его научить забыли, но теорию он знает. Отогнуть усики, дернуть кольцо, чека отлетит с хлопком, хлопка не испугаться, гранату метнуть, и в укрытие. Не забыть крикнуть «своя». Потому как своя это «своя», а вражеская - это «граната». Как только бахнет - высунуться и стрелять, пока пидоры прижухли. Кидать сразу, с задержкой не играться, это фокусы для опытных. Когда чека отлетела, мистер Граната нам больше не друг, да-да-да. Макс успевает пожелать спокойной ночи соседям по окопу и накинуть спальник. Едва он закрывает глаза, как холм со стороны хохлов взрывается длинными очередями. Один за другим хлопают подствольные гранатометы, бабахают воги. Птички поют свое фить-фить-фить прямо над головой.