Группа выходит на узкую грунтовку, пересекающую тропинку ровно под девяносто градусов. Направо по дороге предположительно наши, налево - совершенно точно хохлы. Идущий первым Алым замирает на несколько минут. Потом, словно очнувшись, резко стартует с места и в считанные секунды пересекает дорогу. "В спецназовца играет", - Макс устал и мысли его злы, - "под бывалого косит, зараза. Хотя он и есть бывалый, вообще-то. Шесть или семь командировок в оркестре. Повидал и Крым, и рым, и Сирипутию с Царицыно на сдачу". Макс вспоминает отцовские наставления перед отправкой. "Найди кого опытного, и за ним все повторяй. Не размышляй, не рассуждай, не умничай. Обезьянничай все. Ходи так же, сиди так же, стой так же, дыши так же. Даже чешись так же и в тех же самых местах. Гордынька тебе мешать будет. Типа сам с усам, все видал, Байкал на арбузной корке переплывал в обе стороны. Гордыньки в тебе много, я же тебя, балбеса, знаю. Гордыньку то прикрути, она грех не только смертный, но и к смерти ведущий. Тем более там, куда ты собрался. Если гордыньку в себе не придушишь, так она тебя, не дай Бог, прикончит. Тут уж или ты, или она, выбирай". Ла-а-адно, пап. Поиграем в Рэмбов. Назад немножко отойдем, разбег возьмем, и через дорожку топ-топ-топ, ножками земли едва касаясь. Бабах! Выстрел с левой стороны просеки. Фить-фить-фить одинокая птичка за спиной. Маленькая такая синичка со свинцовым клювиком. Снайпер! Макс не может поверить. В него только что стрелял снайпер. И промазал, лопухнулся, не взял положенные полторы фигуры упреждения. Алым смеется. "Видал, дурень?", - говорит его по отечески благодушная улыбка, - "твое счастье, там дурачок зеленый засел. Был бы кто толковый, ты бы уже хвою жрал, братец, да водичкой вон с той лужи запивал. С гордынькой вприкуску, ага. А ежели пулеметчик с правильным вторым номером, так это вообще конец фильма, без вариантов". На дорогу летит картонный цилиндрик, закатывается в лужу. Из под воды бьет густая струя воняющего химозой дыма. Плотное облако закрывает дорогу, растекается сизыми перьями между деревьев. Прочие бойцы по одному проскакивают дорогу, присоединяются к Максу с Алымом. Колонна продолжает движение. Ишаки идут не спеша, экономят силы и дыхание. Ящики тяжелеют с каждым километром, улыбки на лицах мерцают все реже. Солнце переваливает за полдень, группа выходит на точку. "Нам обещали недавно отбитую у хохла, но хорошо укрепленную позицию" - думает Макс, - "товарищи командиры так и сказали, там все есть. Блиндажи построены, окопы вырыты, сектора пристреляны, мины расставлены. Зайдите, поддержите коллег. Через несколько дней вас снимем, ротацию сделаем". Осматривается по сторонам. Окопов нет вообще. Голый кусок леса и несколько хаотично накопанных ям, кое-как прикрытых ветками и землей. Это, стало быть, блиндажи. Говно и палки констракшон. Как будто бухие дети строили. В стороне горит костер, около него несколько мужиков с нанизанными на палочки мокрыми носками. Твою мать, серьезно? К группе гостей подходит старший от хозяев позиции. Выдает инструкции, знакомит с обстановкой. Спать там (тыкает пальцем в ближайшую яму), жрать там (палец перемещается на кучку картонных ящиков под елочкой) срать там (указующий перст направлен в противоположную хохлам сторону леса). Вопросы? Как обстановка и где пидоры? Пидоры вон за тем холмиком. Обстановка спокойная, вчера только двоих потеряли. На том бугре и лежат, вытащить не смогли, слишком плотный огонь. Макс смотрит в сторону хохлов. До бугра метров сто, не больше. Считай, совсем в упор. Кинжальная дистанция огня. Заползут они сейчас на холм, может даже уже там, и напихают полну жопу огурцов. Нехорошо. Прямо даже плохо. Он чувствует, как по груди ползает перекрестье чужого прицела. Ощущение, будто паучок забрался под нателку и щекочет брюхо холодными быстрыми лапками. Макс ныряет в "блиндаж". Темно, тесно, груды барахла, какие-то люди. Выбирается на воздух. Выползший из соседней ямы Алым озвучивает общее невысказанное мнение: "я в этой братской могиле спать не буду точно. На лопату, джентльмены. Все на лопату".