Феномен Выксы — штука очень недоосмысленная, все что-то слышали про крутые программы, но толком неясно, что там происходит. Разбираемся.
Уже 11 лет в городе с населением 52 000 человек проходит фестиваль, уровень которого явно выше райцентра. Все понимают, что это инвестиции металлургического завода в свой город, но, честно говоря, не очень понятно, хорошо это получается или плохо. Выкса стала именем нарицательным, и её хвалят и за то, что приезжают звёзды в глубинку, и за то, что этим звёздам даются шикарные условия для работы (много и платно). Выксу ругают за колонизаторский подход: умные люди несут свет культуры и создают своим появлением неминуемый контраст с местными. Необходимость «интеграции местного населения» организаторы фестиваля поняли почти сразу, и теперь в их арсенале — прекрасные практики соучастия, например, отличная методичка от сильного междугороднего состава экспертов. Упрёки Выксы сводятся к тому, что местная культура развивается внешними силами и попросту большим количеством денег, но в этом и её феноменальность, упрёки выглядят снобистскими, но от этого всё равно не менее страшно: есть ли, собственно, самостоятельность местной культуры, или это виварий? Местная культура показывается в Выксе с гордостью, и бросьте в меня камень, но от этой гордости веет выхолощенностью, как будто приглашённый куратор нашёл настоящего местного художника и показывает его в доказательство культурности всеобщего процесса. Художнику выгодна поддержка, но в таком искусстве с трудом возможно собственное критическое высказывание. Или же оно теряется в списке достижений фестиваля, превращаясь в послужной список достижений организаторов. А вот это уже художнику может быть обидно, что его используют.
Феномен Выксы — это, конечно, невероятное количество денег, которые металлургия дарит городу. Это и крутые имена, и молодые авторы, и, кажется, мы не всегда их различаем. Иногда сложно понять, кто тут — приглашённый автор, который совсем не понял Выксу и сделал свой проект дорогим и пустым, а иногда, и с каждым фестивалем этого всё больше — недооценима ценность работы приглашённых кураторов, которые через Выксу транслируют на всю Россию важные штуки. Выкса-феста за 11 лет выглядят как хорошая энциклопедия деятелей российской культуры. Учитывая сменяемость кураторов, кажется, это институция помощнее биеннале. Биеннале — это раз в 2 года в Москве и собирает участников примерно 70/30 зарубежных/русских, проходила 8 раз до 2021 года, Выкса-фест — это уже 11 раз. (Упс, кажется, это фраза «на Вы», в пандан самому большому граффити в России.)
За фестивалем этого года стоит невидимая рука Юрия Сапрыкина, создателя журнала «Афиша» и рупора нашего поколения. Интересно, что думает сам Юрий о таком сотрудничестве, становится ли он, как стархитектор, повышающим продажи элитного ЖК коэффициентом или остаётся голосом разума, который предостерегает от ошибок.
На Выкса-фест и на его события практически нет рецензий, дело ограничивается ура-анонсами. Есть комплиментарная статья-спецпроект на артгиде к фестивалю прошлого года, которая рассказывает о целях организаторов, но не даёт им внешнюю оценку. (Как можно жить без критики, на одних анонсах?..)
Что вы думаете о Выкса-фесте? Даже если вы не были: как вы на это смотрите со стороны? Что вы ухватили из него, если бывали в этом году и в другие годы?
Незамеченной и непроговоренной остаётся потрясающая вещь, которую делает Выкса-фест. Он делает ставку на молодёжь. Ровно на то поколение, которое начало взрослеть десять лет назад. Фестиваль принципиально приглашает артистов, которые нравятся школьникам: на главной сцене громко шумят те, кого не покажут на важных уроках в школе. Похоже, серьёзные журналисты не ездят делать обзор молодёжного феста.
На фото — девочки во время фестиваля устроились на набережной продавать браслетики, это их первый удачный опыт продаж. Вот он, косвенный эффект вложений в городское сообщество, девочки не боятся делать своё дело. Говорят, что работают на подругу, которая в этом деле с 6 лет. Так что спасибо за Хаски и Славу КПСС, мы ещё дорастём до них, а там и серьёзные журналисты подтянутся с осмыслением произошедшего.
Посёлок Сухобезводное, дом культуры. Местный краевед Борис Иванович занимает крохотную комнатку, в которой хранит документы и работает с ними, встречает гостей. Такое ощущение, что это его краеведческая деятельность мало включается в повестку Дома культуры — у них праздники по календарю, а у него — поиски фамилий, сопоставление противоречивых карт, тяжёлая память. Была выставка в фойе, но теперь нужны площади для того, чтобы плести маскировочные сетки, и к нашему приходу витрины выглядят так, как будто в них делали уборку экспонатов и не закончили её, какой-то разгром...
Мы очень долго разговариваем. Это не экскурсия, не интервью, просто разговор — лучший способ узнать место.
Он рассказывает не совсем историю места. В рассказе очень много модальности, то есть, отношения говорящего к предмету разговора. Не «Унжлаг состоит из 28 лагерных пунктов», а «я пытаюсь всем объяснить, что есть разная нумерация, есть лагерные пункты Унжлага, а есть подкомандировки и неунжлаговские поселения, их постоянно путают, вот смотрите... » Он спрашивает, зачем нам это, в каком, говорит, разрезе вам это показать. А мы и не можем сформулировать свою категорию модальности, свою форму запроса: мы не ищем родственников, не ищем самые глухие лагеря, чтобы помесить грязь на пути к ним, не собираем артефакты для музея, не пишем диссертацию. Сошлись на том, что нам нужен целостный взгляд. Зачем же, и правда, он нам нужен...
Разговор с тем, кто собирает эту историю, приятнее экскурсии по пересказу книги, но начинаешь проваливаться в этот вопрос первоисточника знаний ещё глубже: а кто, собственно, пишет историю, кто эксперт, который вычислил самые точные данные? Перед вами — народный музей.
«Я только недавно узнал, что хранить память о своей семье и родных местах — это называется краеведением.»
Михаил из посёлка Юрово создал музей у себя в избе. Начинал со сбора металлолома примерно тогда, когда лагеря пустели, потом увлёкся и стал сохранять необычные находки. Он выкапывает запчасти и силой своего таланта собирает из них полные агрегаты. Тележка с колёсами, которые катятся по брёвнам деревянно-дорожной узкоколейки. Трактор на дровяном топливе, «КоТик». Коллекция пил разных лет, которыми заключённые валили лес. Всё это — в духе вернакулярной экспозиции без музейных этикеток, и в ней без проводника не разберёшься, хотя она и без рассказов выглядит впечатляюще. А ещё он обнёс свою избу-музей забором, где каждая доска-заборинка уникальна, вырезана из дерева и покрашена в свой цвет. Гениус лоци.
Он показал книги. На первой же странице — совершенно неожиданный образ лагеря.
...в Германии перед смертью один дед в полубреду повторял одно и то же загадочное слово: Унжлаг, Унжлаг. Просил отвести его туда на прощание, посидеть с мужиками, порыбачить. Внук поискал в интернете Unzhlag и нашёл контакты женщины, которая занимается его историей. «Скажите пожалуйста, что значит это слово?» Это предисловие к книге Веры Морозовой, одного из ведущих знатоков местной истории.
Вот так вот, человеческие воспоминания...
В Унжлаге было такое явление, как подкомандировки: лагерные пункты без охраны для самых слабых или честных, которые точно не убегут. После закрытия ИТЛ лес не кончился, его продолжали добывать уже на других условиях, и говорят, что на главном местном производстве люди жили лучше, чем в деревнях, чуть ли не икрой снабжались.
Здесь рождались дети, и для них эта человекомашина лесозаготовки была уже родиной. Впрочем, это лишь пара страниц книги, вся история длиннее, и, похоже, граней в ней больше очевидного ужаса несвободы.
Удивительно, на чьих плечах теперь здесь, в лесу, сохраняется память о лагерной истории. Мы хотим доехать с Михаилом на нашем внедорожнике сначала до деревни Большая Торзать (до неё хорошая дорога), а затем — до руин ОЛП–4 (до неё дорога «очень лесная»). Это его родная деревня, нам показалось, он очень хотел приехать с нами туда, предлагал остаться на ночь и продолжить на следующий день. Это было бы разумно, потому что ехать по этим дорогам оказалось очень медленно, и мы ограничились двумя остатками лагерных пунктов по дороге. Кажется, их нет среди «топовых» объектов, к которым стремятся попасть, потому что в них нет именно руин. Но в них можно увидеть то, что и хотелось: контуры деревянных строений, почти исчезнувшие в земле. Вросший в землю сапог, расплющенное алюминиевое блюдо, страшные колодцы, которые не замечаешь среди травы, а от проводника узнаёшь, что там очень глубоко, это скважина. Мы не доезжаем до Торзати, нам, как будто, достаточно зачекиниться в ближайшей парочке лагерей... Может быть, нашему проводнику грустно от того, что он не показал родные места, а может быть, он не обращает на это внимание — даёт то, что просят, просто живёт свою жизнь, просто хранит память и ничего с ней не делает кроме бережного хранения.
В разговорах об архитектуре с одной женщиной, которую я никогда не видела лично, возникла тема Унжлага. Это в междуречье Ветлуги и Унжи, откуда родом моя семья, и мне захотелось там побывать. Прямых историй родственников, которые там содержались, у меня нет (им досталось копать канал им. Москвы), поэтому… поэтому случится разговор кое-о чём другом. О том, зачем людям нужен тёмный туризм и нужен ли.
Унжлаг — самый крупный ИТЛ в европейской части России. Формально в него входили 28 отдельных лагерных пунктов, квадратных площадок в глухом лесу на 6 бараков. Неформально их было больше, потому что лагеря переезжали, когда вырубали лес в округе. А ещё здесь были «не унжлаговские» ИТЛ, которые поставляли лес для спецпроектов по всему СССР (например, ИТЛ «Академстрой» снабжал лесом стройку Академии наук). Это огромная территория. Лагерная система использовала недостроенную в царской России железнодорожную ветку-связку между Ветлужской и Костромской дорогами, к ней достраивались из лесов деревянные узкоколейки (это чудо кустарной мысли мы чуть позже сфотографируем).
Создан в 1938-м, закрыт в 1960–61-м. По датам архивных дел я нашла, что лесозаготовки там активизируются уже с начала 1920-х, но ещё не называются Унжлагом. С 1960-х и до сих пор на месте многих лагерей — тюрьмы, уже без бараков, но с той же функцией. Жизнь здесь была и до, и после советской власти, однако, сейчас поражает полное отсутствие дорог и, вероятно, строений в самых отдалённых лагерных пунктах.
Мы решили добраться до территорий бывших лагерей в глухих лесах. Есть ли там бараки? Что там сохранилось? Подвернулся дружеский внедорожник, захватил азарт составления карты, и мы поехали.
Казалось, это будет скорбное путешествие. Или отчёт о преодолении самых глубоких луж. Но это была невероятно светлая поездка. Который раз замечаю, что вокруг тем репрессий, холокоста и террора собираются самые чуткие люди. Не вокруг войн и мемориалов — вокруг трагедий, а не побед.
Коротко о дорогах. То, что выглядит на карте дорогой деревенской — это уже задача для внедорожника; то, что отмечено дорогой лесной — мы не рискнули без бензопилы, лебёдки и второго внедорожника в экипаже. Я вижу бодрые отзывы геокэшеров, добравшихся к тайнику у самых сохранившихся бараков, они пишут «мы проехали и живы, хотя следов медведей там — ууу». Мне не близок такой азарт, который заключается больше в преодолении пути, чем в поиске смысла места. Мы не взяли от этого путешествия всё и не стали пробираться к самым труднодоступным местам.
Самое удивительное в Унжлаге — это его народные музеи. Два! Всё путешествие делают встречи с их создателями.
Пусть фотографии будут без подписи, пусть это будет не отчётом по полочкам, а загадкой, что это такое, как будто вы сами это нашли. Обратите внимание на рельсы: пути слева и справа принципиально различаются одной деталью. Те, что направо, ведут на Киров, налево — в Унжлаг.
Мы организовали курс лекций в безумных городских пространствах.
Если изучать город, то только изнутри.
В картинках — наш список мест.
Заявление этого курса: существует понятие городской медиации, оно обогащает экскурсионную практику и помогает видеть в городе больше, для своих путешествий ли, для презентации другим людям или для исследовательских проектов.
Это был курс-лаборатория, и в процессе совместной работы мы собрали множество примеров удачных эффектов от взаимодействия с городом. Они собираются сейчас в методичку «Нет слов. Как рассказывать о городе».
Мы остаёмся друзьями со слушателями курса и продолжаем неформальные встречи.
Хотите в нашу компанию и изучать город глубже? Хотите вводную лекцию о том, что такое городская медиация? Пишите в комменты и в личку, будем изучать город вместе!