Доргонь, эта маньчжурская лиса, сидя в шатре вёл задушевные беседы с У Сянгуем: — друг Сянгуй, слушай, ну вот представь, что нет меня, солдат вокруг. Есть ты и твоё войско. Что бы ты сделал тогда? — я военный. Не политик. Если бы тебя и твоих солдат не было, я просто повёл бы своих людей к столице и восстановил бы порядок. Воевать бандиты всё одно не умеют. За неделю бы я управился. — именно, что не политик. Ну вот разгромил ты мятежников, а как ты порядок восстановишь? — подключу отца. Его друзей. Найду бывших чиновников, верну их на работу... — Сянгуй, ты забавный парень. Ты мне нравишься, я тебя научу: ты же сам лично не будешь всем этим заниматься, верно? Значит нужно каким-то твоим исполнителям всё понятно изложить. И они тоже должны ничего не перепутать, когда будут разговаривать с чиновниками. А ты же понимаешь, сколько они за это время пережили бед, невзгод, ужасов войны? А значит надо всё очень и очень понятно донести. Для этого нормальные люди используют газеты. Да, мы когда-то давно взяли в плен ваших мастеров, которые работали в типографии. И с тех пор пользуемся их услугами. Чертовски удобно: пишешь текст, они его вырезают зеркально на деревянной доске, натирают краской, прижимают к бумаге — готово! И так хоть тысячу, хоть десять тысяч копий! Давай, потренируемся. Ты сейчас садишься и пишешь, ну, пусть будет Манифест для чиновников и народа! Чёрт, такое крутецкое название, и чего я его самому себе не придумал? Ладно, держи кисточку и тушь, давай... В манифесте У Сянгуй рассуждал о Мандате Неба, о том, что хоть император и умер, но есть законный наследник. И что восстанавливая Волю небес У Сянгуй такого-то числа вводит войска в город и возвращает престол маленькому императору. Дальше идут ритуальные спасибо всем и предложение разойтись по рабочим местам. Все споры, расследования преступлений мятежников и так далее, брала на себя временная администрация, создаваемая из офицеров и генералов. Но за короткий срок она должна была передать полномочия гражданской службе, подчиняющейся Императору. Прочитав текст, похвалив его, Дорогонь тут же отдал его в типографию. Напечатав необходимое количество экземпляров, Дорогонь приготовился к их использованию. Ну а пока... Пока под ворота Шаньхайгуаньских застав, со стороны Пекина, выстроилась армия из 400 000 гопников. У Сянгуй поставил напротив правильными прямоугольниками свои 300 000 солдат. И понеслась... С утра до темна рубились, обстреливали друг друга из луков, самострелов, аркебуз и пушек. Покрыли всё поле трупами и ранеными. Перепугали всех окрестных крестьян (потому как жратву никто не привозит, снабжения же нет, у одних из-за того, что власть императорская всё, а у других просто мозгов нет, а оружие есть). Но так и не разобрались кто же сильнее. Ли Цзычэн ночью отправил парламентёров, с очередным набором слов про "мы же один народ, так чего же мы братскую кровь проливаем". Обратно парламентёры не вернулись. Утром, чуть только Солнце начало подниматься, в обоих лагерях затрубили подъём и построение. Армии развернулись друг напротив друга, чтобы опять схлестнуться... Как вдруг, со стороны У Сянгуя трубный вой сменился боем барабанов. Пехота тут же начала перестраиваться, образовывая проходы в коробках. И в эти проходы рванула лавина маньчжурской панцирной кавалерии. 300 000 бронированных всадников лавиной смели мятежников, не умеющих ни останавливать атаку пиками, ни заготовивших (как это делали профессиональные минские военные) вкопанные в землю заградительные колья. войско Ли Цзычэна в панике бежало, поредев почти в три раза от первоначальной численности. Рванув вначале к Пекину, до мятежников дошло, что там им как бы не сильно рады. А мозгов оставить в столице верных людей гарнизоном — не хватило. В итоге проскочив негостеприимные предместья, товарищи бегом побежали до Сианя, который числился у них вотчиной "князя Шунь" (собственно, Ли Цзычэна).