Epic слишком часто обращается к концепции личной вины, которая, как считал Э.Р. Доддс, в целом не была свойственна греческому мышлению. Х. Ллойд-Джонс в «Справедливости Зевса» отмечает, что виденье Доддса ограничено его стремлению к фиксации моральных изменений. Сам Ллойд-Джонс принимает более мягкую позицию, сообразно которой культура вины и культура стыда соприсутствуют в раннем греческом мышлении. Однако даже такая оговорка не позволяет сказать, что гомеровский Одиссей так тяжело личностно переживал необходимость умертвить Астианакта. Можно сравнить этот эпизод с «Ифигенией в Авлиде» Еврипида. Агамемнон, который вынужден был пожертвовать дочерью для того, чтобы греческие корабли могли без препятствий отплыть от берегов Эллады, рассуждает совсем не как Одиссей. Дело не в том, что Ифигения — просто ребенок; дело в том, что она — плоть от плоти Агамемнона, и, в отличие от Елены, ради которой эта жертва приносится, социально невинна (ничего плохого для греческого общества не сделала). Таким образом, Epic рисует греческую психологию слишком персоналистской, какой она могла быть только после появления и распространения христианства, но никак не во времена Гомера. Кроме того, нередко авторы Epic прибегают к обрисовке пограничных эмоций, связанных с тем, что греки бы назвали манией. Одиссей и многие другие герои ведут себя чересчур эмоционально. Например, Одиссей срывается на нимфу Калипсо в песне «Love in paradise» (название уже много говорит об исторической аккуратности авторов): «You don’t know what I’ve gone through; every friend, I saw them die and all I her are screams» («Ты не знаешь, через что я прошел; все мои друзья умерли, и все, что я слышу — их крики»). В большей части песен Одиссей просто-напросто ноет, в то время как у Гомера он, напротив, призывает себя терпеть все злоключения. Его многострадальность сочетается со сдержанностью чувств и превозмоганием. Совершенно другой образ Одиссея — отчаявшегося больного ПТСР — зачем-то рисуют многие современные произведения, вдохновленные этой историей. И это печально, потому что логика «Одиссеи» — не про то, что все плохо. Она про то, что всё может быть хорошо, если ты постараешься. Она про то, что боги вкладывают в умы людей праведные мысли. Она про то, что путь домой может быть долгим, но все-таки имеет свой конец. Это не любовный ромком, не персоналистская христианская драма, не психологический военный триллер и не хоррор-стори. «Одиссея» — это героический эпос, в котором изначально довольно много «захватывающего ощущения роста». Хороший вопрос — а надо ли было добавлять еще? а.и. #renovatio_studies В качестве иллюстрации — арт babaika к Epic! The musical.