Павел Дуров опубликовал пост-ответ на все обвинения французских властей. Если кратко: мы готовы сотрудничать со всеми режимами, если их требования соответствуют нашим принципам, я ходил во французское консульство и установил со спецслужбами Франции "горячую линию", мессенджер блокировали в авторитарных России и Иране, вы регулируете интернет законами досмартфонной эры, а сам Telegram — нисколько не анархический рай, а такая балансирующая прагматическая структура. Где есть наши, Павла Дурова и команды, принципы, а мы уже в каждом одельном случае решаем: на что готовы, а на что не готовы пойти. И тут вопрос: а до какого момента такое балансирование сможет вообще работать. То есть: государства в условиях экзистенциальных угроз — а мы все сейчас чувствуем как нашей экзистенции кто-то да угрожает — всё жестче модерируют повестку. И эта модерация одна по форме — всем нужен контроль, но разная по содержанию — что именно сдавать и кого именно чистить. Рано или поздно придётся выбрать одну альтернативу из двух. Либо друг либо враг. Либо нами правит Аятолла-ИИ либо совет матриархов, либо бесконечное полотно из горизонтальных самоуправляющихся общин. Но с другой стороны, задумываешься, а существует ли выбор. И например, свобода как критерий такого выбора. Была одна чудесная история про такого человека как Богдан Сташинский — советского агента и убийцу самого Степана Бандеры. Не самый убеждённый коммунист послушно выполнял задания КГБ, просто потому что. Потом влюбился в немецкую женщину, та стала "открывать ему глаза" на ужасную советскую действительность, Сташинского взял под колпак, он постоянно находил жучки в квартире, за ним следили, а в конце концов поставили крест на его карьере — опять же, своими обострившимися подозрениями он подогревал подозрения начальства. В итоге они с женой (с уже беременной) твёрдо решили: бежать в Западный Берлин через Восточный. Но жену выпустили, а Сташинского долго морозили. Разрешили ему съездить в ГДР только на похороны своего четырехмесячного ребёнка. В день этих похорон он и его жена всё же сумели пересечь границу. Символически — за пару часов до того, как на границе начали возводить укрепления. Прообраз Берлинской стены. Сташинский сдался полностью. Суд над ним стал журналистской сенсацией. Впервые советский шпион публично рассказывает об устранении политических противников коммунистов. Получает подсудимый восемь лет вместо запрашиваемого пожизненного. А выходит через шесть —его передают ЦРУ. Здесь его следы как будто теряются. Но в 1984 году экс-глава секретного подразделения Бюро госбезопасности ЮАР (это такие силовики времен апартеида, типа ЮАРовского гестапо) даёт интервью и говорит: Сташинский приехал к нам. Поменял внешность и имя, развелся и нашёл местную расово правильную даму. О его новой личности знал только я, глава Бюро и премьер (а потом и президент) страны — Балтазар Форстер. Последний, к слову, был очень приятным мужчиной: он был членом "Оссевабрандваг", пронацистской организации в Южной Африке, перевел на язык африкаанс "Майн Кампф" Адольфа Гитлера, попустительствовал расстрелам чернокожих и замутил огромное карательное ведомство на базе министерств юстиции, полиции и тюрем. Сташинский мог помогать белым националистам готовить элитные части для борьбы с коренными африканскими повстанцами в Южной Родезии. Про Сташинского в мемуарах напишет и Рейнхард Гелен. Уже неафриканский, а вполне себе настоящий нацист, генерал-майор Вермахта и разведчик. Он в своё время понял, к чему идёт дело, слил американцам всю накопленную секретную информацию и стал главой уже демократической разведки Западной Германии. Так вот у Гелена мы найдём очень лаконичную, но издевательскую (в свете всего описанного выше) строчку: Сташинский живёт сейчас как свободный человек где-то в свободном мире, который он выбрал 12 августа 1961 года. ЮАР времен Форстера называли "самым счастливым полицейским государством". В конце концов, свобода выбирать, в каком из полицейских государств ты будешь счастливее, — это уже привилегия.