120 лет Кровавому воскресенью. 9(22) января 1905 "царь позволяет своим генералам, руководимым великим князем Владимиром, учинить побоище на улицах столицы и на площади перед Зимним дворцом. Для этой цели вводятся в центральные и окраинные кварталы Петербурга 40 тыс. солдат и жандармов, в том числе 2 батальона Преображенского полка, где царь в своё время проходил офицерскую практику под начальством своего дяди Сергея Александровича и в обществе Нейдгардта и Ренненкампфа. Войска и жандармерия совершают нападение на мирное шествие рабочих (вместе с жёнами и детьми до 140 тыс. человек), которых священник Георгий Гапон призвал обратиться к «царю-батюшке» за помощью и защитой. Первые выстрелы раздались в 12 часов у Нарвских ворот. К 2 часам дня преображенцы и семёновцы открывают огонь у Зимнего дворца, куда подошла главная колонна огромная толпа безоружных, благонамеренно и даже богомольно настроенных людей с хоругвями и иконами. Солдаты и полицейские стреляют по толпе; конные жандармы рубят женщин и детей шашками, топчут лошадьми, добивают раненых. Дворцовая площадь и прилегающие улицы усеяны убитыми и ранеными. Жандармы ведут огонь по верхушкам деревьев Александровского сада, куда забра лись мальчишки, чтобы лучше видеть демонстрацию; дети, расстрелянные в ветвях, падают на заснеженные клумбы... Потом идёт истязание на Невском проспекте, Казанского собора, на Морской и Гороховой улицах, за заставами Нарвской, Невской, на Выборгской стороне. К концу дня в санитарно-госпитальном реестре Кровавого воскресенья значатся тысячи убитых и раненых. Вечером царь записывает: «Тяжёлый день. В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных частях города; было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело»! Почему «вследствие желания дойти до Зимнего дворца» должно было быть «много убитых и раненых?» Почему непременно «войска должны были стрелять»? Кто разрешил, кто приказал стрелять? Запись в дневнике наталкивает на эти вопросы и оставляет их без ответа. Горестен вздох «как больно и тяжело», но тут можно вспомнить, что, когда при Толстом однажды кто-то рассказал, что царь подавлен событиями 9 января, писатель усмехнулся: «Я этому не верю, потому что он лгун». И в самом деле. После слов «много убитых и раненых» он записывает через несколько строк: «Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракал со всеми. Гулял с Мишой(?)». Значит, не такое уж тяжелое настроение, не совсем потерян аппетит. И на следующий день: «Завтракал дядя Алексей. Принял депутацию уральских казаков, приехавших с икрой. Гуляли. Пили чай у мамы». Савва Морозов, один из умных людей своего круга в тогдашней России, хорошо знал и рабочих, и конторщиков. В те январские дни, когда на заснеженных петербургских мостовых ещё алели пятна рабочей крови, случилось встретиться с ним А.М. Горькому. - Царь болван, грубо и брезгливо говорил Морозов. Он позабыл, что люди, которых с его согласия расстреливают сегодня, полтора года тому назад стояли на коленях перед его дворцом и пели «Боже, царя храни». Он сел рядом с писателем и, похлопывая себя по колену ладонью, сказал: - Да, теперь революция обеспечена... Годы пропаганды не дали бы того, что достигнуто самим его величеством в один этот день". Из книги М.К. Касвинова "Двадцать три ступени вниз". 1) В.А. Серов "Солдатушки, бравы ребятушки! Где же ваша слава?". 2) В. Коссак "Кровавое воскресенье в Петербурге". 3) В.Е. Маковский "9 января 1905 года на Васильевском острове". 4) И.А. Владимиров "Кровавое воскресенье". Примечательно письмо Серова Репину: "Дорогой Илья Ефимович! То, что пришлось видеть мне из окон Академии художеств 9 января, не забуду никогда — сдержанная, величественная, безоружная толпа, идущая навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу — зрелище ужасное. То, что пришлось услышать после, было еще невероятнее по своему ужасу. Ужели же, если государь не пожелал выйти к рабочим и принять от них просьбу — то это означало их избиение? Кем же предрешено это избиение? Никому и ничем не стереть этого пятна".