Юрий Нагибин:
Я видел Зощенко трижды: мальчиком на вечере в Политехническом музее, зрелым человеком — в его ленинградской квартире на канале Грибоедова; в последний раз я видел не Зощенко, а его маленькое тело в большом, тяжёлом гробу, когда пришел проститься с ним на улицу Воинова, в ленинградский Дом писателей...
Вечер в Политехническом музее состоялся в середине тридцатых. Уходящая вверх аудитория была битком набита, а на крошечной сцене сидели избранные: писатели, режиссёры, актёры — гости Михаила Михайловича, среди них — молодые, красивые, очень элегантные Илья Ильф и Евгений Петров и тоже молодой Игорь Ильинский в больших роговых очках.
Читал Зощенко три рассказа; меня особенно поразил рассказ об ответственном работнике, захотевшем проверить преданность своих подчинённых советской власти. Он повесил в учреждении портрет государя императора и монархические лозунги, повернул дело так, будто произошла реставрация. К его горю, удивлению и гневу, служащие, наиболее хорошо устроившиеся при советской власти, первыми поддались на провокацию, за ними последовали все остальные, кроме жалкого, плохо оплачиваемого счетовода. Тот один остался верен, хотя ничего хорошего от жизни не видел. В конце рассказа начальнику крепко досталось за его социальный эксперимент.
Читал Михаил Михайлович изумительно. Ильф хохотал тихо, но до изнеможения, до слёз. Петров грохотал, булькал и чуть не падал со стула. А Зощенко вроде бы никак не «читал», просто добросовестно и внятно произносил текст. Но контраст между невероятно смешным текстом и серьёзным, чуть печальным лицом производил гомерический эффект.
Михаилу Михайловичу был задан вопрос, кто, по его мнению, лучше всех читает его рассказы. «Вне всякого сомнения, Игорь Владимирович Ильинский», — сказал Зощенко и поклонился сидящему на сцене актёру. Тот приподнялся, вытер очки и, мешковатый от смущения, низко поклонился в ответ.
Потом появился ещё один большой артист, который тоже будет превосходно читать Зощенко, быть может, лучше Ильинского, — Владимир Яхонтов. У Ильинского в манере преобладало «синебрюховское» простодушие. Яхонтов был куда жёстче, шёл в ту глубь, где весёлые рассказы становились страшными. И всё же ни тот, ни другой не могли сравниться с самим Михаилом Михайловичем...