Прочитал нового Томаса Мойнихана в Noema, где он продолжает распаковывать вещи из своих книг Spinal Catastrophism и X-Risk. В этот раз писал о перспективах и издержках строительства планетарного мозга. По традиции, там прекрасный набор референсов, от пьес и переписок признанных ученых с маргинальными коллегами до Вернадского. Идея существования мозга-машины без всякого тела возникла в XX веке – Мойнихан называет одним из первых упоминаний лондонскую пьесу «Мозг: пьеса о всей Земле» 1930-го года. По ее тексту машину, думающую за весь мир, строят в Сахаре. Её автор Лионель Эрскин Бриттон работал с 13 лет на заводе, и впечатлился пережитым опытом. Тогда же энтомологи нащупывали концепцию суперорганизма – колония муравьев в муравейнике ведет себя не так, как себя ведет одинокий муравей. В какой-то момент для размышляющих ученых насекомые стали зеркалом; возник вопрос, насколько сложным может быть поведение глобального общества, не скованного границами физиологии или государств. Позже, в 80-х, Джон Мейнард Смит и Эёрс Cатмари выдвинули теорию эволюции, согласно которой произошло несколько “больших сдвигов” в отношении того, что мы определяем как индивид, то есть “отдельный субъект”. У клеток появилось ядро, одноклеточные дали ход многоклеточным, одиночки уступили группам охотников. Каждый такой переход знаменовал возникновение “координированного целого” из более простых, отдельных сущностей. Похожие процессы идут и сейчас: Мойнихан отмечает, что различные выбросы и патогены игнорируют любые сконструированные человеком границы, влияя на жизнь человечества вообще; рыночная экономика также может глобально реагировать на локальные события. Учитывая распространенность различных сетей, связывающих всех нас, нельзя ли предположить, что мы уже строим гигантскую новую кору для этой планеты? Именно в пользу необходимости такого вектора развития аргументировал Оливер Райзер: в 1946-м он опубликовал «Мировой сенсориум: социальная эмбриология мировой федерации»; утверждал, что национализм пора сменить планетизмом – у Земли должна появиться “собственная голова”. Побочный эффект этого процесса заключается в том, что со временем у нас уходит все больше сил и средств на поддержание этих машин. Грубо говоря, мы уже не столько концентрируемся на том, чтобы что-то делать конкретным инструментом, сколько на том, чтобы вообще удержать его в биомеханических руках цивилизации – да, здесь Мойнихан намекает на "испытывающий" неутолимую жажду ИИ. Ситуация парадоксальна тем, что наши отношения с такими размышляющими (и, соответственно, принимающими решения) машинами все больше напоминают паразитические. Мы сдаем интеллектуальный суверенитет механизму, который сам по себе пребывает исключительно в вегетативном состоянии, не имея ни собственного тела, ни субъективного опыта. Опять же, мысль не новая, уже подуманная Гастоном де Павловски в «Путешествии к стране четвертого измерения» 1912 года. В общем, траектории глобализации-планетизма и “цефализации” ("отрастим планете мозг") пересекаются на территории, которую Вернадский назвал ноосферой, "думающей оболочкой Земли". И любой утопизм в отношении торжества интеллекта в оптике Мойнихана разбивается об эволюционный факт устройства таких суперорганизмов в природе. Да, муравьи изумительны и общественно сложны, но для этого им пришлось обменять осиные крылья, жала и интеллект на мозги помельче, крылья не для всех, жало послабее. Отдельный муравей проигрывает отдельной осе – собственному предку. Этот паттерн устойчиво повторяется, и Мойнихан проводит здесь занятную параллель. Равно как пчела и орхидея определяют формы друг друга, то же самое происходит с идеями и людьми; можно сказать, что идеи теперь конкурируют за ресурсы и сторонников, что тоже неплохо ложится на дебаты вокруг AGI и прочего.