«Христос воскрес», — поют во храме; Но грустно мне… душа молчит: Мир полон кровью и слезами, И этот гимн пред алтарями Так оскорбительно звучит. Когда б Он был меж нас и видел, Чего достиг наш славный век, Как брата брат возненавидел, Как опозорен человек, И если б здесь, в блестящем храме «Христос воскрес» Он услыхал, Какими б горькими слезами Перед толпой Он зарыдал! Пусть на земле не будет, братья, Ни властелинов, ни рабов, Умолкнут стоны и проклятья, И стук мечей, и звон оков, — О лишь тогда, как гимн свободы, Пусть загремит: «Христос воскрес!» И нам ответят все народы: «Христос воистину воскрес!»
Строки — Дмитрия Мережковского, 1887 г. Полотно — Николая Ге, 1894 г.
Из-за Них я сегодня плакал, ибо сам пою во храме молчащею душой, Всё ж, однако, молящей кровавыми слезами сердцевидного сукна: Христос, хватит воскресать, яви нам Царствие Свое. Тебя, пожалуйста, молю за каждого из нас, грешных.
Интоксикация субстанцией потекла в кровеносных трубках, В их стенках вживую мешая никотин с жидкостью мозга. Лишь чернила в мешках под глазами — эти сваренные мазки, Которыми один-единственный станс будет вписан в мой реквием, Да исцарапан окурками жёлтого пальца — "carpe, мать его, diem"
Выпаў першы трывалы снег. Гэта значыць, што ў найбліжэйшыя чатыры месяцы не застаецца нічога, акрамя холаду і марозу, тугі, смутку і бясконцага чакання. 22.11.2025
Посмотрите на creatonotos transiens. Испугались? Не бойтесь — предназначением этих отростков служит вовсе не проникновение в вас с целью отложения личинок, но — привлечение самок данного вида.
Представляете — на фото выше изображён самец! И вы только посмотрите — какие усища он отрастил! А ведь чтобы этот вид моли смог отрастить такие усы как можно длиннее и, так сказать, ферамоно-распространительнее (так они и привлекают самок), creatonotos transiens с гусеничного отрочества нужно питаться множеством алкалоидов. Для вашего понимания, никотин, содержащийся в листьях табака, так же является алкалоидом.
Выходит, что это существо чуть не с пелёнок своих пожирает яд (как ни крути, а всё же яд), чтобы потом, выросши и расправивши свои усища привлечь даму сердца, наделать с ней мальков, а после — отдать концы вдвоём, не оставив потомству ничего кроме вынужденного цикла из предыдущих поколений.
Снова, как и месяца три назад, выступил с этим стихом на публику. Единственное, чем недоволен в выступлении — что читал с текста перед глазами, а не из головы. На результаты жюри все равно — не для них, а для себя я это делал.
Я ждал тебя, поверь, Покуда отобьёшь пороги по местам Средь неотложных всех вечерь В окружении златых церквей. Обопрись поближе к изголовью И вьюном обвей моё лицо — Видишь? Оно ещё теплится Каналами кровеных сосудов, Что бы ни сказали слуги медицинских ссуд.
*** Ну, не разводи ты драмы Над ложем сосновой рамы: "У меня ли, сизой пташечки...", Ведь рисовала бы кресты, Треща хрустальны чашечки: "Иже еси на небесих", Завидев мою потеху, Призывающу ко смешному греху, И гнали бы назад, во гроб ко спеху.
*** Дорогая Мама,
Возьмись ты лучше за руку. Да, вот так. Не шибко хватко. А ты знаешь... как она крепка? И какую, бывало, муку Приносила твоя мне плётка? Била хлёстко она всегда При слове "...невкусная еда...", "...вот! — за тайного котёнка...", "...ты глянь-ка — снова двойка!..". Ими же скрываешь пустыню щёк, Пробиваему морщиной слёз!? Никогда такого я не рёк, Но — чтоб в глуби твоих глазниц Металл сиял, как прежде, — Сталь! Прошу. Молю тебя
Пожалуйста...
*** Круглая комната квадратом Становится все меньше и тесней: Брови ризника — кузнеца тиснение, Когда других — занавес антракта. Ноги, ряса, люди, и...
Фата. Не от трупа так я коченею, Как душой дрожу пред нею. Бледна, без улыбки — никуда, Тонка и статна, да — такова!
*** Молитвой душа на откуп отдана — Кончился аукцион людской! Всё — поцелуи по дохлой плоти, И — пот на лбах несущих гроб! Матушка, коей нет родимей! Процессия идет — Она за мной! — мешай ты Ей! Ломай себя, ломай На жалость сантиментам! "Он жив! Уснул лишь он!" — Кричи в истерике сквозь хриплый стон! Так и есть — кровь бежит, постылая, Не холодная, всего свернувшаяся! Я жив — уже встаю, уже вот-вот! — Что угодно — меня не дай ты Ей!
*** Гроб заколочен, землёю скован без травы, дубовым крестом обозначен. Глазницы проступят — и веки навеки откроются, чтобы Её узреть с завядшим букетом в костлявых ручищах и лыбой до шеи, в платье из паутин пауков подземных пород — приглашает на танец весь род мой и чужой из женщин, мужчин и младенцев, что тысячи лет ждёт небывалого чуда: возвращения сосудов, суставов и нервов — ответить на приглашенье дланью своей, не чужой. А Она, одинока, вращается в вальсе нам в немое развлеченье — ждущая самого того, что Ей на танец не ложем безмолвным ответит, а "Приветом", пируэтом в движении, согласием на неразлуку, такую рьяно искомую, с рукою в руке и навеки веков.
*** Мам, ты над могилой стоишь, Ты каплей цветы поливаешь. Мам, я не один под землёю гнию — А плотью вкушаюсь червями, а ещё лишь — Она
Человек — единственное существо, что требует доказательств смысла своего существования, называя это жизнью. Но что насчёт человека, который не желает доказывать что-либо своё? Так или иначе, окружение волей-неволей будет наполнять жизнь такого человека изначально чуждым ему доказательством — до тех пор либо пока внутренний бунт против этого не станет утверждением (в сути своей, тем же док-вом), либо до самого креста и праха. Но что самое страшное — даже после исхода бунта или жизни на мель идея о жизни человека продолжает и продолжает насиловаться доказательствами (коли таковые остались и бережно сохраняются памятью людей), и это — вместо того чтобы дать жизни простой уход на покой.
Но чего хочу я сам? чего мне нужно? Доказательства собственного производства, или же навязанного, чужого? (хочется употребить слово "импортозамещённого") Сейчас могу сказать одно: ты ещё читаешь этот бред? Совсем с дубу рухнул, что ли? А ну, пшёл давай своими делами заниматься, своё что-нибудь напиши, не мельтеши и не выбешивай лишний раз.
Кладбище метеоритов, Круглыми обелисками Закопанных в грунт, Фиолетовым жарится То тайной чернотой, То ли сыром желтым, Отражаясь в оскале Осколков бутылки, Разбитой о кремень Дамбы озёрной.
Я наконец-то вылетел с поэтического турнира одного телеграм-канала — последние два стихотворения и ещё одно, пока не переработанное и не выложенное, были написаны как раз-таки для него, и набрали 50, 47 и 38 баллов, соответственно.
Скажу честно, система оценки в этом турнире представляется мне (да и не мне одному) непонятной, но да к чёрту это. Я вылетел, и мне больше нет нужды выковыривать рифмы и ритмы из подкорки моей головы — так что настала пора для отдыха.
На койке в стерильной простыни Не осталось тех же складок — Как в сером небе россыпью Летит утиный паводок, Наблюдаю я без воли, Глушимой шумом дрели От эха в ухе, сердце, голове, Что косит, будто по траве, То последнее живое, что осталось по тебе.
Меж жёлтым древом и тобой Всегда советы были, да любовь — Не хотел я всей душой, Чтоб до пристанища гробов Тебя довел обычный грипп От грибного дождика в свету, Рассеянном в клиньях клёна. Да — не избавлюсь я от тлена, Скрываясь в рыхлом плато своего пальто И ощущая мутящее, навроде трипа, В комнате чистой от клопов, Но всей пропахшей и грязной От плацебо химикатов И белой халатностью кишащей.
Теперь я сам не свой, мне не по себе: Передо мной твой лик, Но, удивительно, я главою никну И роняю капли с глаз на кафель, Не внимая вручаемому табелю: Когда да как, симптомы, что сгубило... Одно я знаю ценою в сотни крат: Будь ты рядом — лобзал бы в губы, Иль поднял в гордыне, как бывало прежде. Прошу, прости мне всё, как Брату.
Являясь сыном моряка, Семьсот и тридцать дней подряд Отслужить на флоте был бы рад — Да сегодня первым днём стою за гильотиной Кроваво-белой, к коей, пьяный до колик щёк, Подводит люд всечастных жертв Без разуму благого, что топлен верой в савиньон, Без совести — всем судьям кресты носящей — И в убыток быту что был доныне трезв.
Паства Вакха, оглянись-ка: Здесь и днесь не кончается твой век, Когда на плахе раздается один лишь крик "Подать любимого, красного мне вина!". Не замечая палача, меня, подаётся кубок золотой, И — испив его, скребя копытами о дно, Окинув взглядом круг гордых сыновей И ухом — их крик лукавый "Пей ты с нами, дорогой!", Да — весь испит, клыками и руками, без остатка в виде пятна.
Чайка пролетела над нашими склонёнными головами, как делала это всегда, кончая взмах своего нескончаемого круга, пуская кровь и внутрь, и наружу, и в греховные желудки сынов, от оной восходя в отцы ради вновь и вновь возрождающегося ритуала, что воплощаем во имя обеления всех агнцев окраснённых, от грехов искупленных, без благих деяний, но жертвой принесённой смирных и добрых, и чтобы детьми и далее так до прародителей дойти, и даже раньше, до самого начала...
На плахе в матроске Я стою, до сих пор удивляясь: Как в сей мясорубке очутился я. Ужель гильотина теперь мне — весло, А товарищ по койке — этот визжащий, В красном топящий по спасу грусть? Об этом гадаю на чем попало: На очередной чайке кричащей, Иль на капле кости; за что ни возьмусь — Нового ничего тут нет И заране известен ответ, Что я тут — навек
Взгляните на стену своей гостиной. Или ещё на какую-нибудь, коли нет гостиной. Или же вбейте в интернет-поисковик "Стена с телевизором" — и вот вам выставка "Черного квадрата" Каземира Малевича в Третьяковской галерее. Удобно, однако — людям из российской глубинки или же из за границы не нужно преодолевать многие километры или мили, чтобы посмотреть на "конец искусства", ибо со временем Квадрат господина Малевича так или иначе появился в домашнем очаге каждого в качестве непременного элемента быта, вокруг которого вечерами может собираться счастливое семейство, допустим, Ивановых, или же в студии холостяка за тридцать от группы ПИК, замызганной всеми отходами его или чужой жизнедеятельности. Господин Малевич никак не мог ожидать в своем скудном на дисплейные технологии XX веке, что искусство умирает не в черной бездне, а в цветном изображении из пикселей, информирующем о новом сериале по эксклюзивной подписке, о дешёвках-билетах до недостижимого Бали или ещё докуда-то, или же ещё о чем-нибудь обязательно пёстром, ярком, модном, скоротечном и сгоняющим память о чем-нибудь действительно важном (о чем — и не помнится, как написать).
Но искусство, на самом деле, никогда не умирало, вследствие этого и не воскресало. В бессветном отражении телевизоров, ноутбуков, телефонов, планшетов и самого Квадрата оно никогда не умирало — а лишь развивалось в отражении обрамлявших их стёкол. Вглядитесь в их темную поверхность, в их плоские темнины, задержите свой взгляд — и вы зловещей долиной увидите, как развивалось оно в прошлом и эволюционирует ныне: сначала вы увидите голое отражение действительности, как она есть, но после продолжительного, действительно долгого разглядывания все очертания кухонного стола, стен и потолка, тумб и шкафов вокруг вас начнут принимать невообразимые обороты, формы, стремления и гримасы. Вот — вам уже кажется, что вся квартирная меблировка ужасным крокодилом из ванны собирается пожрать вас, навеки сделав пленником кишечника, лишая разума, эмоции, самого себя, и лишь непонятные взывания на молебенном языке способны хоть сколько-то отсрочить неизбежное, исходящее от служения этому неведомому и страшнейшему божеству.
Разве не есть современное искусство такое чудовище: ритуал самозабвенного служения, лишь бы хоть какая-то дельная идея была ниспослана до мозга язычников, мигом записывающих на бумаге или где ещё отражение идеала? Возможно. Так или иначе, пора прерывать этот слово-образующий потоп, и спросить вас о главном: не купите ли телевизор? Не бит- не крашен (заменён экран), почти не использовался по назначению. Цена договорная, фото прикладываю. Звоните и пишите на телефон +7-985-xxx-xx-xx
