Вы все // (посв. Марусе и Еве)
--------------------------------Я слышал, как он пыхтит и что-то сосёт. На секунду я представил себе, как его ноздри раздуваются от гнева, и вдруг предугадал момент, когда он тяжело и быстро вгрызся в чупа-чупс, и грохот несчастной раскалывающейся конфеты оглушил меня. Но я продолжал ждать, только перевёл телефон на спикер, чтобы освободить руки и начать рисовать прямоугольник в прямоугольнике в прямоугольнике на белом форзаце тёмно-синей книги, лежащей передо мной. У меня были теории. Что он что-то натворил, - и это было бы лучше всего, потому что что такого можно натворить в возрасте девяти лет? Или что что-то сотворили с ним. Что что-то сотворили с ним. Я почувствовал тошноту. Я решил, что после пятого прямоугольника скажу ему что-нибудь банальное и успокаивающее, - например, что я никуда не спешу, что у нас есть весь вечер, что я готов, когда он готов. Но прямоугольники продвигались медленно, потому что рука моя была слаба, а паника наполняла мое тело кипящим маслом, и я был уверен, что он тоже слышит, как я дышу, хотя я старался вести себя тихо, очень тихо. Пятый прямоугольник вышел кривым, но он вышел, и я открыл рот, и наполнил его воздухом, и тут он спросил:
- Сколько миллионов евреев есть в мире?
На секунду я растерялся. Я открыл тёмно-синюю книгу, открыл её на стихотворении, которого у себя совсем не помнил, - на стихотворении, которое называлось «Катюша» и начиналось со слов: «Груши и яблони, кончены ваши дни, и цвести не смейте!..» В нём не было ответа, и я осторожно сказал:
- Я не знаю, а что?
- Больше шести миллионов? — спросил он.
- Я полагаю, что да, — сказал я, и направление беседы очень мне не понравилось.
- Намного больше? — спросил он.
- Я думаю, да, — сказал я честно.
- То есть, если будет новый Холокост, и все, кто останется, побегут сюда, у нас не будет достаточно места и еды, и нам каюк, и в любом случае мы погибли, - сказал он очень спокойно, и я услышал, как его зубы уничтожают остатки чупа-чупса.
Я тоже постарался звучать спокойно, насколько это только возможно.
- Почему ты думаешь, что будет ещё один Холокост, Данечка? — спросил я его.
- Есть у меня такое чувство.
Он внезапно звучал как очень инфантильный, усталый взрослый, - как Ривка.
- Давно? — спросил я.
- Я тут разговариваю с людьми», — ответил он.
- Расскажи, — попросил я, пообещав себе в этот момент, что буду говорить с ним, как если бы я говорил с Иланом или с Йонатаном.
- Приходила тут одна поговорить с нами в школу, - сказал он, помолчав и подышав несколько секунд в телефон. - Приходила тут одна, которая была там. Реально, реально была там. Её освободили. Понимаешь?
ДАЛЬШЕ
