Сегодня - день рождения поэта Константина Кравцова. Сердечно поздравляем! ПАНОРАМА
моя ли кровь остекленела дерев ли розовых на белом
и дыма белые деревья и солнце как священник в белом мое разламывает тело и кормит дым и кормит корни деревьев розовых на белом огромных птиц каких-то кормит в пространстве одеревенелом
и все на свете только пища земля летит не улетая домишки снег кормушка птичья и не меняется их стая
В возрасте 78 лет умер Александр Георгиевич Горнон, российский поэт, график, редактор. Лауреат литературной премии Андрея Белого (1991) и Международной отметины имени Давида Бурлюка.
В 1972—1978 годах он занимался журналистикой. С 1979 по 1990 год работал сторожем и оператором газовой котельной. Был членом «Клуба-81».
В 1991 году возглавлял литературно-художественный журнал «Лабиринт-Эксцентр» (СПб — Екатеринбург), в 1993—1994 годах — заместитель главного редактора альманаха «Черновик» (Нью-Йорк). В 1994—1997 годах работал редактором в издательстве «Глаголъ».
В дальнейшем сотрудничал с издательством «Новое литературное обозрение», в 2002—2004 годах — автор телевизионной программы «Неприкосновенный запас», представлявшей книги издательства по гуманитарным наукам.
Автор четырех анимационных фильмов по собственным стихотворениям.
Святой Сисиний и Сихаил сидели на горах Синайских, смотря на море. И был шум с небес, велик и страшен. И увидел ангела, летящего с неба, — святого Сисиния и Сихаила, носящего наручни ледяные, а в руках держащего оружие пламенное. И тут взволновалось море, и вышли семь жен простоволосых, окаянные на вид; они были схвачены силою невидимого царя. И сказали святой Сисиний и Сихаил…
Гавриил Маркин, из книги "Ремесло невидимости и оборотничества": 1936 - На рассвете приезжали трое в синих шароварах - сам видел, лежал в подлеске - ходили по деревне, пинали пустые вёдра - не нашли никого; сели в газ, уехали в туман. Фуражки плохо <нрзб> сидели на рогах.
4 декабря - день рождения Рильке. "Неведомый молодой человек, если в тебе занимается что-то, бросающее тебя в трепет, радуйся, что никто не знает тебя. И когда тебе перечат почитающие тебя ничтожеством, когда тебя предают те, с кем ты дружил, когда ищут погубить тебя из-за дорогих тебе мыслей -- что значит эта явная опасность, не посягающая на главное, рядом с лукавой пагубой славы, которая тебя обезвреживает, сокрушив. Никого не проси говорить о тебе, даже с презреньем. А когда минет время и ты заметишь, что твое имя в ходу у людей, -- не принимай его серьезнее прочего, что сходит с их уст. Реши -- оно износилось. Сбрось его. Смени на другое, любое, каким Господь сможет окликнуть тебя в ночи. И таи от всех".
Из грядущей книги "Тезоименитство": ---- +++ Настоящая тишина, в отличие от официальной, никогда не молчит, но говорит с тобой праречью (народное ласковое "реченька"), говорит самое главное, самое животворящее, для всего мироздания и именно и только для тебя; и никогда, никогда не напрягается, не тужится, в отличие от официальной - тихого часа, минуты молчания, готовых лопнуть и разразиться бунтовским ли ором в потолок детсадовской спальни, пафосной ли белибердой в микрофон. +++ Спрятаться от них, затаиться и затихнуть; главное - спрятаться так, чтобы не нашли, но и чтобы искали, искали, не переставали искать. +++ Тело - это ещё ладно; а вот этак приснится фотовыставка обнажённых душ. Толпа посетителей у входа; предутренний час - с первым лучом солнца двери откроют, но пока ещё темно... Толкаешься, чтоб быть первым, чтоб успеть разыскать свою фотографию, сорвать, уничтожить, чтоб никто не успел увидеть, не то сгоришь со стыда... И весь кошмар сна в том, что и проснуться не можешь (бывают такие усилия, когда понимаешь, что спишь, и хочешь проснуться, пытаешься совместиться с телом и всплыть уже - ан никак), и утро всё медлит и не наступает, и не понять, где открыли экспозицию: в вестибюле ада, в раю, в зале суда. +++ Глядя на слона, взрослые не придумали ничего лучшего, чем придумать танк; потому дети так обожают рисовать танчики, пузатенькие, хоботастенькие, в разноцветных звёздочках разрывов, и так обожают восторженно бежать им навстречу с охапками цветов в руках, и так старательно стремятся всунуть в ствол печенье или банан, в то время, как траки вминают в грязь хрупкое, ещё тёплое. +++ -Священник, извергнутый из сана, становится немощнее всякого грешника-мирянина. Просто глина. - Священника невозможно извергнуть из сана. Даже если он не служит, он остаётся звездой, которую зажёг Сам Небесный Архиерей. - Глиняной звездой. Падшей. В трещинах. Никуда не годной. - Почему – никуда? На ёлку. У нас в колонии на Рождество в красном уголке всегда ставили ёлку. И звезду из глины зеки лепили, и раскрашивали сами. +++ В расцвеченных люрексом, стразами и примитивной анимацией открыточках, что мы рассылаем друг другу в дни рождения через ВатсАпп, написано: "Чтоб тебе не повезло жить в эпоху перемен!"; во времена Иммануила Канта ВатсАппа не было, но открыточку он таки получил, и с гаком: жил на стыке культур; впрочем, что значит "жил" - он и сейчас жив, СЛОН на Соловках, пристроился художником при клубе ВОХРа; сидит под сосной на камне, смолит самокруточку, рисует на фанерке картину "Сталин и Булгаков идут вдаль по лунной дороге"; а то, что вы сейчас полощете в своём ВатсАппе, не более чем его перисприт.
Григорий Дашевский Благодарю вас ширококрылые орлы. Мчась в глубочайшие небесные углы, ломаете вы перья клювы крылья, вы гибнете за эскадрильей эскадрилья, выламывая из несокрушимых небесных сот льда хоть крупицу человеку в рот — и он еще одно мгновение живет.
Ответы: гусеницы под корой срубленных тополей, деревцá сумаха в подножии склона, остаток воды в банке из-под мёда.
Сквозь букет цветов – распорядок некого мира и наклонная линия лесных массивов. Немного тайн, сохранённых лопастями ветряков, их довольно для ясности и пресыщения –
нет больше вопросов, единогласие, накрытое смертью.
