Про оборотней. Будучи в своё время студентом, как тогда говорили "перспективным", подвизался я в одном провинциальном НИИЧАВо. Программа, в которой принимал участие, была междисциплинарной, называлась ЛИСС-6 и расшифровывалась как "лингвистика измененных состояний сознания - шесть" (как мне сказали сразу, первые пять групп были ликвидированы за нечёткие результаты). Суть опытов была в том, что испытуемые с речевыми нарушениями (плюс контрольная группа) при помощи разнообразных методов вводились в сложные состояния, их речь фиксировалась, а потом в ней отыскивались интересные закономерности. Например, регресс словарного запаса происходил строго по уровням заимствования, т.е. самые новые слова, появившиеся в русском языке, из речи испытуемого исчезали первыми, потом предыдущие и проч., пока не доходило до т.н. "базовой лексики". Таким образом можно было изучать историческую грамматику - чем глубже погружение, тем старше речевой срез, так добрались почти до сер. XVI века. Касалось это не только лексики (что было предсказуемо), но и фонетики, и морфологии. Всё это было достаточно сложно выявить, в целом опрощение речи (диссолюция) и так понятно, конечно, любому (с пьяным человеком попробуйте поговорить), но вот набрать материал, составить таблицы, выявить регулярность - было интересно. Конечно, во многом это была кустарщина и авантюра, местами жутковатая, напоминающая по атмосфере некоторые сцены из оригинального, 1990 года фильма "Коматозники". Я был зелёный, часто недоумевал почему любительские трансовые техники, почерпнутые мною из шарлатанских курсов, прекрасно работают на хохотушках-однокурсницах и при этом вовсе не дают результата, скажем, на моряке дальнего плавания 56 лет с височной афазией, полученной в результате пьяной драки в порту (кстати, этот морячок потом подарил мне пластическую анатомию Барчаи и два альбома по китайскому искусству, казалось бы). Еще один студент-психиатр (на тот момент, кажется, уже интерн), также не всегда мог адекватно разобраться с обширной проектной психофармакологией ("всё такое вкусное"). Старшие товарищи за какие-то вещи в принципе не хотели браться, ну и далее в таком духе. В общем, упёрлось всё в так наз. "эффект сваливания", когда на определённом этапе речевая деятельность просто прекращалась (и тонко отрегулировать этот момент не удавалось уже никак), а потом и по независящим причинам кончились сами испытуемые. Какое-то время всё шло по инерции и на внутренних ресурсах ("коматозники"), далее двинули сложные глобальные процессы, институт был частично эвакуирован куда-то в зазеркалье, зато я остался с нормальной дипломной работой и знанием парочки важных вопросов про славянский шкаф на будущую науку. Примерно через год общался с куратором моих кураторов, из института, который мы, в своем кругу, за глаза называли "Московский Смитсоновский". Я рассказал ему про сваливание, он удивился почему мы не пошли дальше. - Но речевой деятельности уже нет. А так бы мы до ностратического языка добрались... - Нет, её временно нет, потом она опять появляется. Я охренел. И тут сухонький профессор рассказывает историю, что они у себя там, в институте, тоже проводили подобные эксперименты, но речевая деятельность их не особо интересовала, а интересовали племенные тотемные предки. И вот на достаточно глубоком уровне транса этот тотемный предок у испытуемого, со всей очевидностью, вылазит. Вербально и невербально. Включая физиологию, сердечный ритм и нервные реакции. Мало того, биохимия крови, которая в этот момент контролируется, по некоторым параметрам даёт сходство именно с этим животным, т.е. кровь у человека становится, например, ВОЛЧЬЯ. - Скажите, а хвост у испытуемого случайно не вырастает? - спросил я, всё еще переваривая услышанное. Профессор посмотрел на меня поверх дужки металлических очков и негромким голосом, но отчетливо выделяя каждое слово произнёс: - А вот это уже, молодой человек, ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА. Блиин, я до сих по не уверен, про хвост наебал он меня или как.