Иду с работы. Морозно, изо рта вылетают клубки пара, периодически с неба прилетает нечто похожее на эмбрион снежинки. Ежась от холода, ловлю себя на внезапной мысли: «Интересно, прямо сейчас кто-нибудь умирает в ледниках?»
Маман: как говорится, старый друг лучше новых двух Папан: ...труп? Маман: друг! Лучше новых двух. Папан: хехе... Ну, понятное дело, старый труп лучше новых двух.
Сентябрь прилетал к ней каждый год. Он приносил за собою шлейф туманов, укутывающих город, внушал беспокойство в перелетных птиц и гонял воробьев, ещё пытающихся беззаботно нежиться в последних тёплых лучах этого года. Порывы ветра от взмаха его крыльев рябиновой терпкостью ощущались во рту, а вдруг похолодевшие ночи вынуждали кутаться в одеяло до самого подбородка, но только не закрыть настежь распахнутое окно. Она жила на краю, в небольшой башне. Бог весть знает, откуда эта башня здесь взялась. Говорили, когда-то давным-давно из неё спасали принцессу от чудища-дракона. На разумный вопрос, а хотела ли принцесса спасаться, ответом всегда служили только странные взгляды. Глупые они. Разве можно променять дракона на какого-то там принца?
Сентябрь ночевал на крыше её башни. Весь месяц Йоль не смыкала глаз, пока не услышит череду тихих стуков – это его когти при приземлении шептали радостную весть о том, что он наконец снова вернулся. Тогда Йоль откидывала одеяло и выбиралась в окно, карабкалась по приставной лестнице вверх, на крышу, где ждал её дорогой дракон. Его красный чешуйчатый бок и дыхание, пахнущее талыми листьями, согревали лучше любых одеял. Двадцать девять дней в году Йоль была счастлива. И один – несчастнее всех на свете.
— Завтра ты меня уже не увидишь, — сказал ей дракон в свою последнюю темную ночь. Сегодня он разогнал все тучи и открыл звёзды, теперь отражающиеся в его глазах. – Настал черёд Октября. Девушка вздыхала: — Ах, Сентябрь, если бы только ты мог остаться подольше. Если бы ты мог забрать меня с собой... Дракон молчал. С ним всегда так – не знаешь, когда он заговорит, а когда и слова не вытянешь. А потом вдруг выкатил из ниоткуда небольшой стеклянный шар. — Возьми. Это мое око. Не смотри так, я ничего не вырывал себе. – Сентябрь хмыкнул, выпустив облачко пара. Йоль осторожно подобрала приятно теплый и гладкий на ощупь предмет, который тут же загорелся янтарём драконьих глаз, стоило только взять в руки. — Когда я буду далеко от тебя, Йоль, — продолжил дракон, — ты сможешь увидеть то, что вижу я. Я покажу тебе другие земли, что разлеглись далеко отсюда. Покажу бескрайние моря и ледяные горы, сонные степи и дремучие леса, свободное небо и глубокие пещеры. Но мой путь – это не только любование миром. Ты узришь многие трудности, которые я встречаю, Йоль. А когда прилечу к тебе в следующий раз – ты скажешь, всё ещё готова ли разделить их со мной.
Йоль смотрела на горящий шар долго, поглаживая кончиками пальцев гладкую поверхность. И наконец прижала его к груди, словно самое ценное, что у нее было. — Я буду. Сентябрь больше ничего не сказал. Утром девушка, проснувшись, обнаружила себя в постели в обнимку с оком, а дракон исчез рябиновым дуновением. За стеклом проносились порыжевшие дубы и далекая гладь холода озерной воды.
Попалось в тиктоке видео девушки о том, как она исключительно литературно и возвышенно общалась с людьми, когда ей было 13. Стало интересно взглянуть, что ж я из себя представляла в том же возрасте.
Цитаты лемура без контекста: — *задумчиво* Ну и в итоге у меня на столе лежит два унитаза... веточка сакуры, глаза... чья-то голова... И ноги Геральта.
Где найти такого друга, как Уилл Парри? 😒 Такие парни существуют вообще? У меня чувство, что этот типаж характера – мифическое существо на одном уровне с единорогами.
Когда ты педагог, неважно, где ты работаешь – в школе или в учебном центре, ты всё равно должен быть гибким и универсальным. Я по профессии исключительный лингвист. Последний раз математику я видела в калькуляторе.
Так вот, угадайте, кто сегодня вел матешу на замене?
