Кстати, интеллектуальные или эпистемические добродетели – это в известной мере новодел, поскольку сам Аристотель в своей эпистемологии не придавал им той же роли, что и современные теоретики. Если кратко, то типовой эпистемолог добродетелей будет утверждать, что знание содержательно зависит от этих самых добродетелей, тогда как для Аристотеля знание зависит от причин. Правда, стоит уточнить, что сама идея о том, что что-то в познании существенно зависит от склонностей ума и интеллектуальных диспозиций, не нова. Типичный нарратив возводит её к Новому Времени с идолами Бэкона, методом Декарта и прочими подобными штуками. Но, на мой взгляд, это именно, что удобный для понимания рассказ, поскольку реальное сходство там не в добродетелях, а во внимании к эпистемологии в её регулятивном аспекте (то есть, к разного рода руководствам и советам как познавать). Кроме того, Сгарби убедительно показывает, что «эпистемологический поворот Нового Времени» по-видимому произошел под конец эпохи Возрождения. Но об этом как-нибудь в другой раз, а сейчас вернемся к эпистемическим добродетелям в их современном понимании. У концепта любопытный генезис. Взгляните ещё раз на само словосочетание — «эпистемические добродетели». Теперь представьте себе первых философов, решивших активно пользоваться им для объяснения знания. Как считаете, какой понятный и парадигмальный пример эпистемической добродетели они бы привели? Не спешите, ведь ответ таков, что эпистемология добродетели в своих началах произошла от релайабилизма, а поэтому ключевым примером добродетели стало хорошее зрение. Если вы узнаёте о том, что читаете этот текст посредством своего зрения, с которым у вас всё в порядке, то сей акт познания добродетелен. Конечно, такой поворот едва ли удивит, если заранее знать, что «добродетель» — это перевод греческого «арете», которое означает любое совершенство и необязательно связано с каким-либо добром. И в этом смысле тезис о зависимости знания от совершенства когнитивного процесса выглядит не так обескураживающе, как прямое утверждение о том, что хорошее функционирование когнитивного процесса – это добродетель. Но почему бы всегда не говорить «арете», чтобы не напарываться на неверные интуиции, вызванные использованием слова «добродетель»? Отдельно замечу, что англоязычные авторы пишут, что у них с «virtue» примерно та же ситуация и от интеллектуальных virtue люди интуитивно ожидают какой-то моральной составляющей. Ирония в том, что есть коммуникативное основание для того, чтобы не выбирать терминологию, потенциально более удобоваримую для любого слушателя. Если вы столкнетесь с человеком, для которого, несмотря на все объяснения, ввиду практических затруднений всё-таки придется заменить каждую «добродетель» на «арете», то уже это скажет о его специфической недобродетельности. Вероятно, такой человек из вредности не хочет ориентироваться на специальное значение термина или хочет до последнего стоять за свои языковые интуиции. Опыт подсказывает, что такую теоретическую вредность ощутить легко, но умелого эпистемического вредителя не так уж и просто явно подловить на том, что его саботаж носит намеренный, а не случайный характер. Разговор о добродетелях в терминах «добродетелей» — это тот случай, где, на мой взгляд, люди чаще прокалываются на том, что им с самого начала ваши рассуждения не были интересны ни в каком формате, кроме как в формате объекта для критики. Такие вот вторичные выгоды.