В следующей Закладке будем говорить о Тэффи - специфически о её Воспоминаниях, но и о рассказах не поговорить нельзя будет. Тэффи - один из авторов, растворенных в нашей крови, потому хочется вспоминать незабвенное: Судьба любит кротких и всегда награждает их по миновании надобности. А чтобы лучше поверили и вообще отнеслись с уважением — положила сверху портрет Ленина с надписью: «Душеньке Феничке в знак приятнейших воспоминаний. Любящий Вова». Впоследствии оказалось, что и это не помогло. Едва успели мы занести это в свою книжку, как уже наталкиваемся на еврейскую группу. – Ну что, вы все еще против погромов? – Безусловно, против, – отвечает, улыбаясь, группа и проходит дальше. Кавалеру, провожающему ее с бала и ведущему томную беседу об эстетической эротике с точки зрения эротического эстета, она вдруг говорит, вздрагивая всеми перьями на шляпе: — Едем в церковь, дорогой мой, едем в церковь, скорее, скорее, скорее. Я хочу молиться и рыдать, пока еще не взошла заря. Может быть вам даже нравится, что у них сметаны нет? Не стесняйтесь, пожалуйста, говорите прямо. Нравится? Вы готовы преклоняться? Вы рады топтать Россию. — Беги ко мне, Дэвид! Я твоя на всю жизнь, и ничто не разлучит нас, потому что меня тошнит от лососины Уайта! 5 февраля. Сегодня вечером я раздевалась перед зеркалом. Мое золотистое тело было так прекрасно, что я не выдержала, подошла к зеркалу, благоговейно поцеловала свое изображение прямо в затылок, где так шаловливо вьются пушистые локоны. Придумай такую штучку какой-нибудь беллетрист, ему бы солоно пришлось. Написали бы о нем, что приемы его остроумия весьма грубы и примитивны, рассчитаны на самый низкий вкус и обличают в авторе старшего дворника. А раз эта блестящая выдумка принадлежит самой жизни, все относятся к ней с какой-то трусливой почтительностью. Мы будем и слышать, и видеть того, кого нет с нами, и останется для нас только одна тоска — тоска о касании. — Ты здесь? — Здесь! — говорит знакомый голос и улыбается знакомое лицо. — Дай мне твою руку! — Нет, милый друг, это — единственное, чего, пожалуй, никогда не будет. «…а ночью, когда мгновенный сон смежит мои усталые очи, я вижу только тебя, и громкие рыдания потрясают мой организм» Супруги Шариковы поссорились из-за актрисы Крутомирской, которая была так глупа, что даже не умела отличать женского голоса от мужского, и однажды, позвонив к Шарикову по телефону, закричала прямо в ухо подошедшей на звонок супруге его: – Дорогой Гамлет! Ваши ласки горят в моем организме бесконечным числом огней! – А я в прошлом году спросила у дантиста, долго ли его пломба продержится, – заволновалась барышня, – а он говорит: «Лет пять, да нам ведь и не нужно, чтобы зубы нас переживали». Я говорю: «Неужели же я через пять лет умру?» Удивилась ужасно. А он надулся: «Этот вопрос не имеет прямого отношения к моей специальности». — А слышали последние новости? Говорят, Бахмач взят! — Кем? — Неизвестно! — А у кого? — Тоже неизвестно. Ужас! — Да откуда же вы это узнали? — Из радио. Нас обслуживают три радио: советское «Соврадио», украинское «Украдио» и наше собственное первое европейское — «Переврадио». Первая семья, в которой он жил, состояла из жены, с которой он не жил, и дочки Линочки, девицы молодой, но многообещающей и уже раза два свои обещания сдерживавшей, – но это к нашему рассказу не относится. — Простите, господа, но мы не должны забывать, что вечер должен носить идейный характер, что он устраивается в пользу нуждающихся. — Ну, знаете ли, благотворительные вечера никогда в пользу богатых и не устраиваются, и это не мешает им быть веселыми. — Н-не знаю-с. Лично для себя считаю неудобным веселиться, когда люди страдают. — Тогда надо было устраивать не бал с концертом, а уж не знаю что. Сечь их всех, что ли. Да не надо мне ваших денег, я с русских не беру, а с болванов в особенности. И не пойте на морозе! Эй! Вы там! Не свалитесь с лестницы! Куда вы лупите-то! Я ведь вас не бью! (зачиталась)