/в италии, очевидно, не так много снега и бушующих снегопадов, но это явно не мешает здешним наряжать город к наступающим праздникам, как в последний раз. лучи солнца, что так давно не были на виду в штатах, бились сквозь закрытые темно-серые шторы, хоть как-то освещая до блеска убранную комнату. здесь не было и пылинки, и она уже давно дожидалась своего владельца, и вот дождалась. помещение заполняется измученными стонами и рычаниями, наполненными болью. в перерывах между этими изнеможенными звуками только громкие глотки и и противный писк, который выходит, когда царапают стекло./ — все, хватит! — шипит итан, откидывая голову назад. — я не закончила! — в ответ протестует женщина. /итан не помнил ее имени. сидя на своей кровати, он был спиной повернут к ней. с силой прижимая колени к своей груди, он либо утыкался в них лицом, либо отпускал, чтобы отпить коньяка из своей бутылки. его жалкие попытки опьянеть были так же пусты, как и его глазницы на данный момент. к его коже раз за разом притрагиваются ваткой, намоченным чем-то вонючим, хуже спирта и итан молил господа, чтобы это поскорей закончилось. «кровь не останавливается, потерпите немного!» — снова и снова шепчет медсестра. в ее голосе сквозила тревожность. еретик даже боялся думать о том, что сейчас с его спиной. обессилено опустив голову, память раскрывает все беды прошедшей ночи: хлест чем то резиновым и тонким, что рассекает кожу в мгновение. крик, что вырывается из горла. чьи то тихие слова «наказание», «вина», «ты». вспоминает, как словно растерзанный, собаками покрупнее, щенок, ползет. ползет куда то, утыкается в стену. — пошел ты. — выплевывает итан вместе с кровью, улыбаясь, точнее скалясь. питеру, что сжимал в руке какую то непонятную палку то ли это забавляло, то ли раздражало. младший смотрел в упор, бросая вызов, выводя из себя раз за разом и получая столько же. парень отключался уже пару раз, но все равно приходил в себя, рискуя продолжать до конца. — думаешь, ты силен? — катись ты, папуля. — смеется он. но не успел итан и опомнится, как его тут же хватают за обе щеки, заставляя больно вытянуть шею и скривиться. в глазах потемнело и зазвенело в ушах, питер что-то негромко говорил, но как только младший сфокусировался на чужом лице - плюнул на него, продолжая смотреть с тем же вызовом. это и была фатальная ошибка. кривой оскал своего отца - последнее, что увидел итан, когда два больших пальца накрыли его глаза и с силой давили внутрь. струи крови скалывались по лицу обжигающим потоком и если кто-то что-то и говорил, он слышал только свой крик.. кавалли резко поднимает голову. даже не понял от чего: то ли от медсестры, что звала его, то ли от боли, то ли от концовки такого душераздирающего воспоминания. женщина закончила довольно быстро, обмотала половину его тела бинтами, поменяла повязку на глазах и ушла, оставив его одного со своими мыслями. он никогда не задумывался, что именно видят слепые и что значит «ничего». теперь он понял. это была даже не темнота, а огромная черная дыра. из плюсов в его положении было только то, что плечо больше не болело. теперь болело все тело. медсестра заходила каждые три часа, и итан узнавал ее по странным шагам, довольно хаотичным. она давала ему какое то противное снадобье и кидая «выглядит получше», уходила. только после четвертого раза он понял, что она имела ввиду: его травма, как оказалось, подчистую связанная с отцом и черной магией, медленно сходила. … марсель что-то бормочет, видимо читает содержание билетов от скуки, пока его племянник прижимается к стене, прислушиваясь к нескончаемому гулу в аэропорту. нога непрерывно трясется, как и руки, и он упорно прячет их в своем пальто. все тело болит, и он чувствует, что вот вот его накроет паника. хотелось бежать. не хотелось ему обратно в академию. не хотелось появляться таким. беспомощным, незрячим и, очевидно, проигравшим.. стоило теплым лучам солнца коснутся его бледной кожи, как его снова накрыла паника, и марселю, что заметил это, пришлось снова затаскивать его в туалет и приниматься успокаивать, пока кто-нибудь не заметил этого./