Взгляд Достоевского метался между страхом и неведомым желанием, и эта борьба вызывала дрожь в каждом вздохе. Николай толкнулся, грубо задевая кляп, и это действие вызвало взрыв, словно горячая волна захлестнула его сознание. Резкий всплеск удовольствия перешёл в жгучую страсть, вырвав из его груди сдавленные стоны. Он снова толкнулся, медленно, почти мучительно, наслаждаясь каждым мгновением. Комната дышала вместе с ними - воздух был густым и тёплым, пропитанным предвкушением, тяжёлым запахом пота и возбуждения. Ему хотелось разорвать на себе одежду, сорвать кляп с Фёдора и ощутить его горячий рот - нетерпеливый, жадный. Каждый новый рывок пробуждал в нём дикое, первобытное чувство, в котором страсть смешивалась с болью. Но чем сильнее он сдерживался, тем острее было наслаждение. «Я чертов садист и мазохист» промелькнуло в мыслях. Руки скользнули вдоль тела Фёдора, чувствуя, как кожа под его пальцами напрягалась от прикосновений. Ему хотелось выпустить накопившееся напряжение, но он не мог заставить себя прервать эту игру - игру на грани. — Мне так нравится твоя беспомощность, малыш. Это делает тебя таким желанным, - блондин медленно наклонился, его горячее дыхание коснулось шеи Федора, и тот вздрогнул, издав приглушённый звук, который лишь разжигал ещё большее пламя в груди Николая. Он жадно впился губами в кожу, оставляя влажные, почти болезненные следы. Его рука потянулась к кляпу, пальцы дрожали от напряжения. Он медленно начал ослаблять его, чувствуя, как напряжение нарастает с каждым моментом. Когда кляп наконец упал, открывая губы Фёдора, тот резко втянул воздух, будто освобождённый от оков, но его взгляд горел таким же жаром, что и у Николая. — Ты хочешь этого, - тихо прошептал Николай, едва касаясь его губ своим дыханием, но Федор лишь тяжело дышал, его губы приоткрылись, словно приглашая, Однако Николай всё ещё сдерживал себя, оттягивая момент окончательной близости. — Черт, Федор, молчишь, но сам хочешь этого. Я вижу желание в твоих глазах, грязный мальчишка, - Николай провёл рукой по его губам, чувствуя их жар и дрожь, и не сдержался — впился в них, жадно, требовательно, словно хотел забрать всё дыхание, всю душу Фёдора в этот один поцелуй. Их языки переплелись в порыве, как два пламени, разжигая внутри огонь.
Николай резко отстранился, а после заполнил собой Федора, стянув с себя одним движением брюки и боксеры. Его рот был горячим и таким маленькими, что только усиливало возбуждение. Он сжал волосы брюнета, толкаясь с большой силой, не жалея пленника. С каждым разом блондин ускорялся, чувствуя как приятно находиться в такой позе. Федор тоже старался, тихо причмокивая губами. И это не могло не удивлять.
— Стараешься, чтобы я тебя выпустил отсюда, малыш? - Николай ненадолго отстранился, позволяя Фёдору отдышаться, ощущая, что близится к кульминации. Ответ брюнета только усилил его возбуждение.
— Стараюсь, чтобы ты наконец-то заполнил собой не только мой рот, - Николай ухмыльнулся от неожиданности, вновь толкаясь с большим удовольствием. Его движения становились резче, быстрее, а дыхание - тяжёлым и глубоким, как будто он погружался все глубже в эту бездну страсти. Федор, прижавшись к нему, отдался этому без остатка. Когда накал достиг пика, взрыв наступил с оглушающей силой. Их тела содрогнулись в кульминации. Николай кончил прямо в рот Федора, заставив проглотить всё без остатка. Он знал, что впереди их ждет не менее увлекательное занятие, полное острых ощущений. И ему было приятно осознавать, что в этой игре он не единственный, кто поддался безумству. Фёдор тоже оказался вовлечен в этот вихрь страсти. Он такой же больной, как сам Николай.