Между мной и осенью —
окно,
изданье «Полки», в белой чашке чай.
На циферблате восемь, но
темно
лишь за окном. И не озноб — печаль
сковала пальцы.
На матраце
шарф гильотиной простынь пересек.
Бросаюсь с подоконника, висок
двери
расколот.
Глаголит
устами немота.
Парадная, мгла улицы
и холод
— как белизна листа.
Ограда медная,
я медленно
во двор ступаю.
Снежинки тают
на лице,
как перья.
Я — верю?
или
я не верю?
Портал.
«Замри!»
— крик.
Или шипение?
Качаю головой,
взлетаю по ступеням.
И
замирает
время.
***
Ворот
отрезал череп
(memento mori)
от власти Моры.
Тело — вне.
осталось.
Тело осталось,
тело — и усталость.
Белеет отражение во мгле,
в стекле
притвора.
Помада на губах алей
уст Персефоны,
вкусившей
семь зерен.
Словно на землю восхожу
из Аида.
И Он меня видит —
Он всегда видел.
Я вхожу в темные храмы,
крест висит
в зеленой дымке
Анненкúрхе.
Улица отступила, замерли тени.
Отсутствие движений —
суть вещи-в-себе,
суть покоя,
недоступного нам ничего,
никакого.
Темнота застыла,
свет повис покрывалом.
Ангелы крыльями софитов,
как одеялом,
меня укрыва —
украли.
Мои одежды свиты
из игры света,
я ничего, я не то
и не это.
Покой.
Покой небытия.
Нет слова «ты»,
нет слов «ты» и «я».
Как бог, триедины
разум, душа, тело.
Я не могу вспомнить —
я чего-то хотела?
хотела…
много, многого, многих.
мне хотелось — бога.
хотелось — дьявола.
вакханалии и
савана.
хотела — всего, всех.
на бумаге.
Желание — смертный грех.
И я уже в одном шаге
от вечной скорби.
Меня видят Его глаза,
и меня коробит.
Череп, скелет, коса…
К черту!
У смерти будут
мои уста,
когда она поцелует
Христа.
Что было, то будет.
— Иуда!
Он умрет,
и через три дня — чудо.
***
Выхожу с выстрелом
створок двери.
Листья
землю выстлали
лохмотьями.
Так и с меня
моя кожа
слезает
бессонницей
и
слезами.
Чорны ветви вырезаны
фонарным светом.
Я иду
с ветром
— против ветра?
Жмусь к ограде, сажусь на плитку
парапета.
Вспыхивает сигарета.
И между душой и плотью
(озноб, изжога)
в тело запертая вечность
рождает в болезни
части речи
и бога.
Глагол обжигает горло.
