Ferdinand Knab
(1834 - 1902)
Симфония музыки, в камне застывшей.
Развалины приятно созерцать. Возникает иллюзия целостности, гармонии природы и руин, отождествление себя с общечеловеческой историей.
О минувшем размышляешь, обо всём, что человечки понаделали. И эта рефлексия возвращается и разворачивает в итоге к тебе самому. И сидишь ты такой, не одинокий, а в приятном уединении, ощущая за собой мощь творивших эти глыбы. Мысль о мимолётности всего сущего не пугает, а как бы убаюкивает. Но почему так?
Природа возрождается каждую весну, а руинам светит только вечный прах. Ни для человека, ни для цивилизаций не наступает новой весны. Для них существует лишь надежда остаться образцом или источником вдохновения.
Природа, воспроизводя себя самое, остается всегда постоянной, в то время как человек меняется, а руины -- мера этой эволюции, мера того, что отделяет человека от минувшего, и того, что связывает его с ним.
Нас так тянет к руинам из эгоцентризма, из желания успокоить смутные за себя тревоги; это как ретроспектива себя же самого, воплощение одновременно и верности себе, и перемен.
Руины -- субъективная летопись прошедших цивилизаций. То, чем можно мерить настоящее. Реконструируем мы развалины не для того, чтобы возродить минувшее величие, а как бы проделываем силой воображения работу времени в обратном направлении. Здесь перед нами стоит вопрос уже не насыщения текущего опыта опытом минувших столетий, а скорее -- превращения далекого прошлого в реальность, погружения в идеальный мир, где более не властно время, а значит, и сама природа.
Происходит анестезия экзистенциального вневременностью.