Конечно, Библия книга скучная. Неактуальная. Ну кто так пишет?? ….И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были и книга жизни раскрыта была; и судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное…. Фу! Вот вчера было совсем другое дело. Одна московская дама, с криком «Горит сарай гори и хата!», наняла такси на последние сорок тысяч и махнула к возлюбленному в далекий Тамбов! И вот как это дело будет слушаться на страшном суде??? Допустим так: Народу много. Толпа. Даже больше чем на Выхино утром. Однако никто не спешит. Никакой ажитации. Кучкуются по интересам. Чуть слева, если смотреть от стола, мужчины диковатого вида бросают младенцев в пропасть, те, резиново стукнувшись о днище, ненадолго показываются над провалом и снова уносятся вниз. Ну как прыгуны с тарзанки, долго болтающиеся между небом и землей. Видно, что игра забавляет и тех и других. В центре толпы склока. Лысый, похожий на упыря, что-то картаво обещает, взгромоздившись на плечи товарища. Рахитичный грузин в оспинах пытается стащить картавого. Немец с незабываемой челкой на подхвате. Слышны крики «Хайль» и «Доколе!». Отдельная группа пузачей устроена под фикусом, оттуда тянет индийской палочкой и, почему-то, курочкой на гриле. Жалкая бороденка а-ля Достоевский (хотя может это Достоевский и есть) режется с курчавым бакенбардистом в «камень, ножницы, бумага». Рядом иссохший старик со строгим лицом что-то несет, хотя его никто не слушает. Высунув язык от напряжения гражданин отчаянной еврейской внешности пытается подорвать маленькую ядерную бомбу, чиркая спичкой. Та шипит, крутится, но не разгорается. «Im Interesse der Wissenschaft! Im Interesse der Wissenschaft! - кричит он. Толпа с интересом следит за попытками, слабо представляя себе последствия в случае успеха. Многочисленный народ попроще занят привычными делами - поколачивает детей, уминает вчерашние пироги, слышны не вполне уместные частушки «кокушки по жопушке», а также тяжелый удар по голове, судя по всему, кассовым аппаратом. Звон, треск, ящик открывается и мелочь убегает в толпу. Одна монетка кружит возле ног исхудавшего юноши в терновом венце. Он наступает на кружок, и рассмотрев бросает надменному типу в лавровом венке, призванном скрыть лысину. Лысина смотрит на монету с удовлетворением, явно узнавая портрет. В целом, все заняты чем и обычно. У каждого по книге. Книги новые, не захватанные, одинаковые, как будто отпечатанные в первой московской типографии буквари. Отдельно стол, к нему три очереди, по числу типов за столом. Правый, по слухам какой-то шумер из урюка, остальные двое инкогнито. Когда очереди иссякают проходит красивая девушка в бикини и плакатом last call. Тогда от толпы снова отделяются люди и подходят к столу, как это делают пассажиры, тянущие с посадкой до последнего. В толпе ходят слухи, что правый, Гильгамеш, судит мягко. К левому очередь короткая, общее мнение «лучше не надо». В данный момент перед ним никого и с криком «я в рот это все …» к нему переходит тип, смахивающий на Жириновского. В целом всем все по х…. Ясно, что вся эта толкотня очередная выдумка начальства, кампанейщина и хоть в лоб хоть по лбу все равно ничего не будет и не изменится. Очереди двигаются споро и в какие нибудь два-три года упромысливают всю толпу. Суд то мгновенный - очередник отдает свою книгу, экзаменующий смотрит в свою и в следующий миг соискатель жизни вечной либо рассеивается, либо проваливается, либо уносится вверх, как маленькая детская ракетка из селитры и фольги. Наконец никого и ничего не остается, кроме московской дамы. Она тянула до последнего и стойка регистрации закрылась. Шумер, подав руку среднему, вдруг канул вниз, средний расширившись до предела мира, потерял конкретную форму, а левый, тот к кому очередь была самой короткой, вообще ушел в пустоту что-то напевая. Стол тоже куда то канул. Осталась только белое ничто и любительница такси. Время кончилось.