Я, затаив дыхание, вглядывалась в своё отражение. Чёрные, словно воронье крыло, волосы резко контрастировали с моей фарфоровой кожей, желая глаза ещё ярче и выразительнее. Я провела рукой по гладкой поверхности прядей, ощущая непривычную тяжесть. С самого детства мои волосы были цвета свежевыпавшего снега, выделяя меня среди темноволосых сестёр и делая похожей на мать. Но сегодня.. сегодня всё изменилось. Это был не просто каприз или желание следовать моде. Это был сознательный выбор, вызов устоявшимся традициям, жажда отстоять свою индивидуальность. Я прекрасно понимала, что моя сестра Беллатриса, ярая поборница чистокровных обычаев, не примет таких перемен. Но я была готова защищать свое право быть собой. Предчувствия не обманули. Дверь в комнату распахнулась с грохотом, и на пороге возникла Трикс, словно фурия, извергнутая самым сердцем бури. Её лицо было искажено гневом, глаза метали молнии. — Цисса! Что это значит!? — прогремел её голос, сотрясая стены комнаты. — Ты осмелилась отказаться от цвета, который был символом нашей матери!? Я спокойно встретила взгляд Беллы, в моих голубых глазах плескалась непоколебимая решимость. — Трикс, это всего лишь цвет волос, — мягко, но с некой твёрдостью произнесла я. — Он не влияет на мою преданность семье и нашим ценностям. — Как ты можешь быть так легкомысленна!? — Беллатрикс взмахнула палочкой, и в мою сторону полетел сноп ярких красных искр. — Серебристый – это цвет магии нашей матери, знак её чистоты и силы! Я лёгким движением запястья отразила заклинание. — Мама ожила не за цвет волос, а за то, какая я есть, — с грустью в голосе сказала я. — И я верю, что она поняла бы и приняла мой выбор. — Ты осмеливаешься сомневаться в её мудрости!? — Белла была вне себя. — Она всегда гордилась своим серебристым цветом, он выделял её спели всех! — И я горжусь своим происхождением, Трикс, — ответила я. — Но я также хочу быть собой, а не просто отражением нашей матери. Я хочу жить своей жизнью, делать свой выбор. — Ты думаешь, что мир примет тебя такой? — скептически спросила Беллатриса. — Я не стремлюсь угодить миру, — ответила я. — Я стремлюсь быть честной перед собой. — Ты играешь с огнём, Цисси! — прошипела Белла, её глаза сузились. — Твои слова – это вызов нашим традициям! — Я не хочу никому бросать вызов, Трикс, — устало вздохнула я. — Я просто хочу быть свободной. — Свобода – это иллюзия! — отрезала Беллатриса. — Есть только долг перед семьёй, верность нашим идеалам! — А я думаю, что мы можем найти баланс между личным счастьем и служением нашим идеалам, — сказала я, глядя сестре прямо в глаза. Беллатрикс замолчала, поражённая моей уверенностью. В ее душе боролись гнев и недоумение. — Я не понимаю тебя, Цисса, — тихо проговорила она. — Ты всегда была самой разумной из нас, а теперь... — А теперь я просто хочу быть собой, — перебила её я. — И я надеюсь, что ты когда-нибудь это примешь. Трикс резко развернулась и вышла из комнаты, оставив меня наедине с моими мыслями и моим новым образом.
Снег закружился в воздухе вальсом, укрывая Лондон мягким, белым покрывалом. Большие пушистые хлопья падали на землю, создавая ощущение волшебства и безмятежности. Даже строгие особняки аристократического квартала, казалось, смягчились под этим нежным натиском, а их окна, подсвеченные тёплым светом, словно подмигивали прохожим, приглашая разделить уют зимнего (ещё осеннего) вечера. Я, одетая в элегантное пальто из чёрного бархата, отороченное серебристой лисой, вышла из дома и с наслаждением вздохнула морозный воздух. Снежинки оседали на моих черных ресницах, таяли на щеках, щекотали нос. Лёгкая улыбка тронула мои губы – редкий гость на обычно моём строгом лице. Внезапно я услышала знакомый смех и повернулась. По заснеженной улице ко мне спешили две фигуры — мои сёстры, Беллатриса и Андромеда. Беллатриса, всегда непредсказуемая, бежала впереди, размахивая муфтой и громко смеясь. Андромеда, старшая, шла неспешно, с улыбкой, наблюдая за кудрявой. — Цисса! Разве можно пропускать такую красоту! — воскликнула Беллатриса, подбегая ко мне. — Вы решили устроить прогулку без меня? — с лёгкой укоризной спросила я, но в моём голосе звучала радость. — Мы просто не смогли удержаться, — ответила Андромеда, нежно обнимая меня. — Этот снег словно вернул нам в детство, помнишь? И воспоминания нахлынули на нас волной. Воспоминания о снежных баталиях в саду Блэков, о неуклюжем снеговике с кривой улыбкой, о звонком смехе, который разносился по заснеженным аллеям. Тогда мы были просто детьми, не отягощёнными взрослыми проблемами и обязательствами. — Давайте пройдёмся? — предложила я, и мы, вязались за руки, пошли по заснеженной улице. Мы говорили о детстве, вспоминали забавные случаи, делились новостями. Беллатриса, как всегда, была полна энергии и эмоций, её слова сыпались, как горох. Андромеда, спокойная и уравновешенная, улыбаясь, слушала нас с Беллой. Я, обычно замкнутая и холодная (да кто бы говорил. я что ли?), сегодня была расслаблена и откровенна. Снег всё падал, укутывая нас мягким, белым покрывалом. Уличные фонари отбрасывали причудливые тени, создавая атмосферу волшебства и тайны. Мы шли молча, наслаждаясь красотой зимнего вечера и друг другом. В какой-то момент Беллатриса остановилась и, подняв голову, поймала снежинку на язык. — Помните, как мы в детстве верили, что если поймать снежинку на язык и загадать желание, то оно обязательно сбудется? — спросила она с мечтательной улыбкой. — Конечно, помним, — ответила Андромеда, и её взгляд стал грустным. — Интересно, о чём мы тогда мечтали? Я не ответила, но и задумалась о своих детских мечтах. О счастливой семье, о любви, о том, чтобы моя жизнь была наполнена смыслом и радостью. Мы продолжали свою прогулку, и каждая из нас в тайне загадала желание, поймав снежинку на язык. И хотя мы уже давно не были детьми, но в этот момент нам хотелось верить в волшебство, в то, что наши желания обязательно сбудутся. Когда мы вернулись домой, то ещё долго сидели у камина, вспоминая прогулку и делясь впечатлениями. Снег за окном всё падал, укрывая мир белым покрывалом, и мы, сёстры Блэк, сидя рядом, чувствовали, как тепло нашей сестринской любви согревает наши сердца сильнее, чем любой камин.
Запах полироли и разочарования. Вот что первым приходит на ум, когда я вспоминаю тот день. Мне было десять, может одиннадцать. Я стояла в кабинете отца, среди тёмной мебели и портретов угрюмых предков, и с замиранием сердца просила его о... щенке. Я мечтала о собаке с самого детства. О пушистом друге, который будет рядом, который будет любить меня не за имя и происхождение, а просто так. Я представляла, как буду гулять с ним по саду, как буду играть, как буду шептать ему свои секреты, которые не могла доверить никому в этом холодном доме. Но Сигнус был непреклонен. — Собака – это не игрушка, Цисса, — сказал он своим ледяным тоном. — Это ответственность, это грязь, это суета. У Блэков нет времени на подобные глупости. Я помню, как слёзы жгли мои глаза, как я пыталась сдержать дрожь в голосе, как пыталась убедить его, что буду заботиться о щенке, что буду послушной, что... Но он не слушал. Он был занят своими бумагами, своим миром, в котором не было места для моих детских желаний. Я вышла из кабинета, чувствуя, как ко мне подступает отчаяние. Это было не просто разочарование от несбывшейся мечты. Это было ощущение бессилия, понимая, что в этом доме, в этой семье, мои желания ничего не значат. Что я – лишь марионетка в руках традиций и ожиданий. Запах полироли и разочарования... Он преследовал меня ещё долго, вплетаясь в горькую мелодию моего детства.
—— 𝐍.𝐃.𝐁. Холодный мрамор пола приятно холодил босые ноги. Я, шестилетняя Нарцисса Блэк, стояла перед огромным камином, в гостиной Мэнора, наблюдая за танцующими языками пламени. На улице бушевала гроза, дождь яростно барабанил по окнам, ветер завывал в трубах, словно разъярённый зверь. Отец читал газету, сидя в своём любимом кресле. Мама вышивала, изредка бросая на меня задумчивые взгляды. — Нарцисса, — мягко произнесла она, — почему ты не играешь с Андромедой и Беллатрисой? Я подала плечами, не отрывая взгляда от огня. — Мне скучно, — прошептала я. — Скучно? — удивилась мама. — Но у вас столько игрушек! — Они неинтересные, — сказала я. — Я хочу... Я хочу волшебную палочку! Мама улыбнулась. — Ты ещё слишком мала для волшебной палочки, дорогая. Тебе нужно подождать до одиннадцати лет. — Но я хочу сейчас! — закапризничала я. — Беллатриса сказала, что у нее уже есть секретная палочка, и она может колдовать! Мама нахмурилась. — Не слушай Беллатриса, — второго сказала она. — Она всё выдумывает. — Нет, не выдумывает! — возразила я. — Она показала мне, как она заставляет цветы двигаться! Мама вздохнула. — Цисси, ты же знаешь, что использовать магию вне Хогвартса запрещено. — Но это же не настоящая магия! — воскликнула я. — Это просто... просто игра! Отец оторвался от газеты и посмотрел на меня поверх очков. — Нарси, — сказал он своим строгим голосом, — магия – это не игрушка. Ей нужно учиться, и использовать её нужно с умом и осторожностью. — Но я хочу быть как ты и мама! — сказала я. — Я хочу колдовать! Отец смягчился и улыбнулся. — Ты обязательно станешь могущественной волшебницей, Нарси, — сказал он. — Но для этого нужно быть терпеливой и учиться. — Хорошо, папа, — сказала я, хотя в душе всё ещё кипело желание получить волшебную палочку прямо сейчас. В этот момент раздался оглушительный раскат грома, и комната на мгновение погрузилась во тому. Я вздрогнула и прижалась к маме. — Не бойся, дорогая, — сказала она, обнимая меня. — Это всего лишь гроза. Но я не боялась грозы. Я боялась того, что моя мечта о волшебстве так и останется мечтой. Я посмотрела на огонь в камине, и вдруг мне показалось, что языки пламени шепчут мне: «Терпение Цисса. Твоё время придёт». Я забрала глаза и загадала желание. Желание о том, чтобы стать великой волшебницей, такой же, как мои родители (а сейчас мне нафиг надо эта магия. Редко использую). И я знала, что это желание обязательно сбудется. Ведь я — Нарцисса Блэк, и я предназначена для великих дел (ага, но уже не с помощью магии).
