#story | #PassionAndDeath 🌧️🌧️🌧️🌧️🌧️🌧️ Запах медикаментов и стерильности щекочет обоняние. Дазай касается затылком стены больницы и вздыхает. Он вновь бросает взгляд в экран смартфона. Чуя скинул в директ статью под заголовком: «Борьба смерти и страсти: чем закончится гонка Накахары Чуи и Дазая Осаму в олимпийском сезоне?» Внутри очередной журналист по полочкам разобрал не только их предыдущие прокаты, но и слухи, что курсируют вокруг отношений. А как же без этого. Чуя подписал ссылку со статьёй сообщением: «Такой тупой заголовок». Дазай ответил: «да, очень 🙃» — и это единственное их взаимодействие после той ночной тренировки. Если не считать обеспокоенного взгляда Накахары, когда после короткого проката на национальных Осаму, стиснув зубы, пытался держать лицо и не показать, что ему больно. Падение было неожиданным, но усилившаяся боль в стопе — беспокоящей. Он привык к травмам, а боль и вовсе практически перестал замечать. Но когда за окном декабрь, и остаётся всего два месяца до Олимпийских игр… это пугает. Дазай ни слова не сказал Мори и стойко выдерживал тренировки перед произвольной, которую он должен откатать уже завтра. Пока что Чуя лидирует, ведь, в отличие от Осаму, его прокат был чистым. Но это поправимо. Дазай вздрагивает, когда открывается дверь кабинета, и его врач молча кивает, приглашая внутрь. — Насколько всё плохо, Сосэки-сан? Осаму садится на кушетку и морщится, когда ноющая боль снова даёт о себе знать. Мысленно подсчитывает дни до открытия олимпийских игр и заталкивает тревожные мысли куда подальше. — Осаму… — Нацумэ поправляет очки и размещает рентгеновский снимок на подсвеченной доске. — Где твой тренер? — Он… — Дазай отводит взгляд и пожимает плечами. — Занят. Врач с минуту сверит его внимательным, усталым взглядом и вздыхает. — Не хочу грузить тебя ненужной информацией, поэтому кратко. Это стрессовый перелом плюсневой кости. Осаму чувствует, как в груди холодеет, и вцепляется пальцами в края кушетки. — И? — Тебе положен покой. — Это значит, что я не смогу тренироваться? Сколько? — Минимум два месяца, — отвечает он, и Дазай крепко сжимает зубы, чтобы не заорать. Нацумэ, тут же заметив перемену, смягчается: — При благоприятном исходе — месяц. Но я ничего не могу обещать, всё очень индивидуально. Осаму жмурится и поднимает взгляд к белоснежной лампе на потолке. По радужкам будто проходятся лезвиями — можно было бы списать на реакцию глаз на свет, но удушающий ком в горле говорит об обратном. — Что будет, если я завтра откатаю произвольную? — тихо спрашивает он. Какое-то время Нацумэ шуршит бумагами на столе, и Дазаю даже кажется: врач забыл о его присутствии. Вот бы отмотать время вспять и остаться в той голубовато-тёмной ночи на катке, где он был свободен и, чего уж врать… счастлив? — Боюсь, в таком случае ты усугубишь травму… и есть очень большая вероятность, вновь не встанешь на коньки. — Осаму смеётся. Нервно, надрывно, с хрипом, и Сосэки отводит болезненный взгляд. Он прочищает горло, а затем говорит: — Я бы хотел поговорить с твоим тренером. Нам нужно разработать план лечения и скорректировать… Больше он ничего не слышит. Только шум крови в ушах и скрип собственных зубов — ещё немного и точно раскрошатся в порошок. Нет никаких гарантий, что Дазай дотянет до следующих олимпийских игр. Целых четыре года — огромный срок для смехотворно короткой жизни спортсмена. Ещё пару месяцев назад все, от комментаторов до спортивных аналитиков, прочили ему олимпийское золото, к которому Осаму шёл с малых лет, и для чего? Чтобы остановиться в одном шаге перед дверью, что с оглушающим грохотом захлопнется перед носом? Несправедливо. Как же, сука, несправедливо. Покинув кабинет врача с унизительным ортезом на ноге и костылём — будто он инвалид какой-то, — Дазай останавливается в коридоре и набирает знакомый номер. — Мори-сан? Нужно поговорить. Это срочно. *** Мори хмурится, глядя на дверь кабинета. «Сэйко Хасимото, президент Федерации конькобежного спорта Японии». продолжение в комментариях