Издательство Ивана Лимбаха переиздает легендарный дневник Михаила Кузмина, да еще и в новой красивой обложке. Экземпляры предыдущего издания я видела у букинистов за 9 000 рублей. В таком случае, конечно, лучше сделать предзаказ, да еще и со скидкой.
Подписные издания выпустили автобиографический роман Эцу Инагаки Сугимото «Дочь самурая». Высокопоставленная семья героини нищает, ее выдают замуж за торговца, дальше — путешествие в США. Буду обязательно читать.
Jaromir Hladik Press готовит к изданию «Цикады холода (Дневник наблюдений за климатом)», вторую книгу прозы Натальи Явлюхиной. Отрывок из аннотации выглядит впечатляюще: «“ Экзотическая лексика ” (имена редких минералов, устаревшие названия оттенков, специализированная терминология), галлюцинаторная, заклинательная метафорика, “ онейрический синтаксис ”».
Поляндрия No Age выпустило «Побеги» Ирины Костаревой. На краю поселка у самого леса живут женщины. Одна управляет огнем, вторая общается со змеями, третья понимает растения.
Множество раз сетовала на то, что нет в русскоязычной литературе прямых наследников поэтики Елены Гуро. Мне от этого было грустно и одновременно было ясно, почему так. Гуро с ее предсмертным визионерством и подчинением своей жизни идеалу мечтателя, мне казалось, как бы дошла до края поля, которое сама же очертила. Ее отдача в реализации собственного проекта соразмерна работе Хлебникова.
Но и про Хлебникова я думала, что наследование невозможно, пока не прочитала стихи Софьи Сурковой, которая в своих текстах, как мне кажется, преображает хлебниковские открытия, переозначивает их.
Вчера читала посмертную книгу прозы Васи Бородина «Хочется только спать», до этого читала только стихи и слушала песни, прозу открыла впервые. Пока читала, осознала: вот наследие Гуро проявляется здесь, в текстах Бородина. Написала об этом своему редактору и вечному собеседнику Денису Ларионову, он к Бородину мне подсказал Полину Андрукович и Ксению Некрасову.
По поводу Некрасовой я не готова судить, практически не читала ее стихов. Вот Андрукович и Бородин — поэты типа Елены Гуро: и в импрессионистической поэтике фрагмента, способе остранения и в том, каким образом они простраивают/ли жизненные стратегии; отшельница и блаженный пишут/рисуют/фотографируют то, чего нет, молчание и вместе с тем — тотальность неосязаемых вещей.
Вот, например, у Бородина:
«…и кошка, и я — млекопитающие животные, оба лишены чувства юмора и какого бы то ни было покоя; ни разу я ее не погладил, не унизил расхожей лаской, а она меня десятки раз благословила благодарностью, забодала своим твердым лбом».
1929 год, в своей заметке «Разложение сюжета» Осип Брик пишет:
«Поэтому отмеченный процесс разложения сюжетной схемы рассматривается ими как временный упадок художественного творчества, как неуменье современных художников справиться с находящимся в их распоряжении материалом. Им кажется, что современность отличается от предшествующих форм художественного творчества только тем, что появился какой-то новый материал, так же, как и прежний, подлежащий сюжетной обработке, и что только неожиданность этого материала, непривычка к нему мешает современным художникам делать из него художественное произведение. Они расценивают сегодняшнее положение вещей только с точки зрения новизны материала, полагая, что метод его обработки должен остаться таким же, каким он был до сих пор. Это ошибка».
Много раз писала про рассказ и то, как мне нравятся книги рассказов. Обычно рассказ, особенно в школах письма, воспринимают и используют как подготовительный этап на пути к большой прозе. Я свой первый рассказ написала после того, как выпустила две книги стихов и первый роман, а рассказ для меня остался загадочным форматом, поэтому я начала мечтать о сборнике, который напишу сама. В том числе, чтобы разобраться, что такое писать рассказ.
Вот я уже на финишной прямой, дописываю сборник, над которым начала работать еще летом. А что такое рассказ, я так и не поняла. То же у меня было с романом: первый писала и ничего не понимала; ко второму вроде разобралась, но пока писала второй, поняла, что еще сильнее запуталась; третий уже писала с полным принятием своего непонимания.
Когда мы со студентками обсуждаем письмо, я признаюсь, что после трех книг стихов и трех романов я до сих пор не знаю, как писать. Наверное, это и хорошо, потому что если знаешь как, то зачем.
Узнала, что вчера умерла писательница Валерия Нарбикова. Она была важной фигурой неподцензурной Москвы в 80-х, ее часто сравнивают с Петрушевской и Толстой, но я стою на том, что проза Нарбиковой растет из поэзии и ставлю ее в один ряд с Ниной Искренко, Еленой Кацюбой и Мариной Темкиной.
По странному стечению обстоятельств сегодня в семинаре, посвященном языку, мы обсуждали ее роман «Равновесие света дневных и ночных звезд». Вообще я хотела сначала дать Лидию Гинзбург, но что-то меня дернуло, и я задала читать Нарбикову. Наверное, так работает физика, за миг до полного исчезновения звезды, обращаешься к ее свету.
Нарбикова не была широко известной, ее романы раскиданы по миру. Но в 2013 году Новое Литературное Обозрение издало «Равновесие света дневных и ночных звезд» тысячным тиражом, я эту книгу купила себе пару лет назад за 130 рублей, теперь тираж окончательно разошелся, но, думаю, бумага все еще продается, и в интернете много текстов.
Я чувствую себя в эту пору жизни каким-то пепельным, засохшим цветком, высушенным в моей книге. Ломкий прах хитина между страницами книги — бабочки, и ей суждено жить бесконечно долгий день.
Возобновляю работу семинара «Писать о себе», в этот раз наша тема — язык. Будем разбирать тексты русских писательниц 20 века, я дам много заданий на работу с языком и, конечно, домашек, которые мы будем все вместе обсуждать.
Работа начнется 3 ноября, продлится два месяца. Набираю сразу две группы: дневную и вечернюю. Все подробности здесь.
В конце октября выйдет моя новая книга «О чем я думаю», сейчас предзаказ. В эту книгу вошли поэтические тексты, которые я писала с 2021-го года по нынешний момент. В ней много про литературу, немного про собак, даже есть текст о желании бросить курить и, конечно, про тяжелую атлетику, куда мне теперь без нее.
Многие спрашивали про презентацию, презентаций и выступлений не будет, в книге достаточно моего присутствия.
Читаю «Воспоминания Адриана» Маргерит Юрсенар, этот роман Юрсенар писала двадцать семь лет, с 1924 по 1951 г.. За эти годы она изучила все доступные материалы и уничтожила несколько черновиков. Она пробовала писать этот текст с разных точек: от третьего лица, в виде диалога, остановилась на повествовании от первого лица. Умирающий император Адриан пишет сокровенное письмо наследнику, Марку Аврелию.
В своей заметке о романе она пишет: «От редакции 1934 года осталась только одна фраза «Я начинаю различать очертания своей смерти». Подобно живописцу, который расположился в виду горизонта и беспрестанно перемещает мольберт то вправо, то влево, я отыскала наконец точку зрения для своей книги».
В очередной раз убеждаюсь, что литература, в какое бы время она ни писалась, — самое медленное из искусств. Я сравниваю литературу с землей: на нее падают листья, мертвые птицы, сор; и, чтобы все это переработать, превратить в себя, прирастить к себе, ей требуется невообразимое количество времени и усилий.
Земля, сохраняя отпечатки подошв и следы птиц, забывает о них, стоит пройти дождю или проехать машине. Она забывает следы, но частицы кожи и резины вмешиваются в нее и становятся ее частью. Земле все равно, кто на нее наступает, ей некуда торопиться, у нее своя работа: вмещать и переваривать все, что в нее попадает.
Я, наконец, бросила курить. Это было непросто, но, кажется, я справляюсь. Я собиралась бросить курить сразу, как допишу «Розу», книга была опубликована больше года назад, но я все курила и курила, не могла остановиться. Я курила больше половины своей жизни, бывало переставала на месяц или год, потом снова закуривала с новой силой. Сигарета была частью моей рутины, но совмещать курение со спортом это совсем не дело.
Около месяца назад во время комплекса в режиме выживания — берпи с прыжком через гантель + заходы на коробку + махи гирей + броски мяча — я подумала: а что, если бы я не курила? насколько легче мне бы давались эти шестнашки и интервальная гребля? Надо сказать, я себе этот вопрос задавала на протяжении всех месяцев, что ходила на треньки. Но мне было очень тяжело представить свою жизнь без утренней, дневной и вечерней сигареты.
Так вот, после очередной треньки я решила, что обязательно брошу курить. Вот прям сейчас, но мне для этого дела нужны волшебные помощницы. В помощницы я выбрала Энни Торисдоттир — исландскую атлетку, насколько знаю, чемпионку мира по кроссфиту. Я поставила себе на рабочий стол ее фотографию с соревнований, на фото она вся потная, в магнезии и очень счастливая болтает с другой исландской атлеткой. Я решила, что каждый раз, когда будет хотеться курить, буду смотреть на исландок и восхищаться их мощью. И вспоминать, что треньки это круто, а курить — не круто.
Месяца три назад у меня попросили рассказ для «Искусства кино». Для ИК я дала текст про студентку, которая едет на могилу отца со своей преподавательницей философии.
Сегодня «Искусство кино» 5/6, 24 уже в книжных магазинах (Москвы и Санкт-Петербурга точно) и на маркетплейсах. На странице 308 мой рассказ «Это необходимо для соблюдения границ».
Узнала с утра, что каждое первое воскресенье октября в России празднуют день силовых видов спорта. Похоже, сегодня тот самый момент, когда я просто обязана выложить это видео. Семь месяцев назад я пришла в кроссфит. Он изменил мою повседневность, мышление и тело. На видео в становой тяге сумо я тяну свои первые 80 кг. С праздником всех, кто тянет веса!
Эксмо выпустило сразу две хорошие поэтические книги:
«Порода ранимых» американской поэтессы Ады Лимон. В этой книге у Лимон — жеребята, кошки, ящерицы. Есть и такие строчки: «Но я не хочу убивать / ту женщину, что во мне мается . Я люблю ее и хочу, / чтоб и дальше томилась она, / пока не сведет ее это с ума, томление это, пока ее жажда / не станет чем-то / вроде пылающего цветка, дерева, что отрясает / потоки дождя, как будто просто играет музыку».
И «Светлолунный сад»Каролины Павловой. Павлову принято упоминать в контексте Пушкина, который посещал ее салон и много с ней беседовал. И Мицкевичем, который был в нее влюблен и всю жизнь держал на столе ее портрет. В советском издании ее стихов и поэм написано именно это. А в конце вступительной статьи, как водится: ее голос был самобытен и обязательно стихи Павловой найдут своего читателя. Надеюсь, теперь найдут, Павлова — это золотой пример женской поэзии эпохи романтизма.
В Black Sheep Books к изданию готовят роман «Астарта» шведской поэтессы Карин Бойе. Издатели пишут, что Бойе в Швеции примерно как Цветаева в России. «Астарта» была написана почти сто лет назад, но аллегорический сюжет можно с легкостью представить в современной литературе: Золотой женский манекен на витрине получил имя Астарта в честь финикийской богини плодородия Иштар. Прекрасная и бездушная кукла, дьявольски соблазнительная, становится предметом дискуссии двух рекламщиков.
Однажды в архиве Гаража мне показали пятиуровневый стеллаж длиною в стену. Все это пространство занимали дневники и аудиокассеты Леонида Талочкина. На протяжении нескольких десятилетий Талочкин скрупулезно фиксировал и осмыслял все, что происходило в неофициальном советском искусстве. В его летописях сохранилось даже то, что сами художники не помнят: спонтанные акции и экфрасисы утерянных объектов. Три года назад его архив еще не был полностью каталогизирован, трудоемкость этой работы я даже представить себе боюсь. И вот, наконец, записи Талочкина готовят к изданию. Начинают с 60-х, тут и Лианозово, и Южинский кружок, и Мамлеев с его «Шатунами».
Открыт предзаказ на мою поэтическую книгу «О чем я думаю». Тексты, которые вошли в нее, я писала с 2021 года до настоящего времени. Стихи писала в перерывах между романами, над поэмой, которая составляет почти половину книги, я так же работала эти три года.
Читая корректуру, я заметила, что все тексты были мной написаны в разных местах: Казань, Анапа, Тульская область, Карельский перешеек, Санкт-Петербург, Калининград и, конечно, Москва.
Книга начинается моим эссе, в котором я пытаюсь словами объяснить, что такое для меня письмо, устроенное по принципу подлеска. Написав это сейчас, я подумала, что большинство текстов в этой книге можно отнести к жанру эссе. Я, как всегда, брожу и думаю.
Крайне редко получаю читательское удовольствие. Обычно мое чтение сопровождается думанием о том, как текст сделан: традиция, язык, композиция. Но недавно открыла «Колонию» Одри Маги и впервые за несколько лет не стала читать разом. Растянула на две недели.
К книгам об Ирландии я стала чувствовать симпатию после того как прослушала «Охотника» и «Искателя» Таны Френч, поэтому взяла «Колонию» не глядя. Оказалось, что это просто замечательный текст. Я впервые увидела, как метод Джойса пророс в современной литературе не как поза или виньетка, а как органика. Причем в «Колонии» поток сознания настолько тонко темпорирован, что хочется хлопать в ладоши и говорить: ну дает! Мне бы хотелось назвать «Колонию» не романом, а поэмой. Это лиро-эпическое произведение об истории Ирландии и даже больше — европейском колониальном наследии.
История такая: 70-е, на большой земле ирландское освободительное движение ежедневно устраивает теракты. О терактах говорят по радио, его жители острова слушают ежедневно. Там, на дальнем каменном острове, живет четыре поколения ирландцев; мужчины — рыбаки, женщины занимаются хозяйством и ждут мужчин из плавания или, чаще всего, с того света. Самое старшее поколение не говорит на английском, именно поэтому каждый год к ним ездит французский лингвист, он пишет диссертацию об умирании языка. И тут, в самый разгар политических событий, на остров, чтобы рисовать утесы, приезжает художник англичанин. Его видеть не рады, но он может платить большие, по меркам острова, деньги за постой и стол. Тем лучше — постоянно заказывает что-то с большой земли, а для членов общины это еще одна возможность заработать.
Ирландцы терпят художника, пока на остров не приезжает француз. Лингвист говорит по-ирландски и запрещает англичанину разговаривать: для диссертации он должен отслеживать изменения в языке там, где нет носителя английского. Художник, понятно, все портит. Их неприязнь взаимна: англичанину для работы нужна тишина, француза селят в соседний коттедж, от него никакого покоя: он ходит туда-сюда, слушает диктофонные записи, разговаривает с жителями острова. К тому же поднимает тему колонизации Ирландии, художник аппелирует французу: Алжир. Примирить их невозможно.
В итоге диалог француза и англичанина превращается в делёжку: они делят пространство (не своего) острова, делят молодую вдову (для одного она модель, для другого — любовница), делят внимание подростка (один настаивает на том, чтобы тот говорил на ирландском языке, другой учит рисовать и дарит альбомы европейского искусства). Местные смотрят на эту борьбу, слушают радио и просто живут свою тяжелую жизнь на каменном острове. Потому что гости-захватчики уедут, а у них впереди зима и в семье не осталось мужчин, чтобы наловить рыбы.
АПД: книга нашлась. Коллеги и подписчики, обращаюсь к вам. Ищу книгу 1994 года: Петр Успенский «Новая модель вселенной». Мне нужна именно бумага, чтобы посмотрели страничку и мне прислали.
Если вы работаете в библиотеке, находитесь в библиотеке или в вашей библиотеке со времен бума эзотерики 90-х сохранилась эта книга, напишите мне, пожалуйста, в личку.
Многие знают, что я уже несколько лет собиралась взяться за Елену Гуро. Сначала я думала написать о ней кандидатскую, потом решила написать книгу. В конце концов, она меня стала так бесить, что я решила вообще отказаться от мысли работать над этим текстом. Все материалы, которые в течение последних четырех лет я собирала повсюду, — от архива РГАЛИ до выставок и частных коллекций, — я положила в самую дальнюю папку, книги и каталоги закинула на верхнюю полку. Какие-то материалы вообще удалила.
Но так бывает: спрячешь что-нибудь подальше, и оно тебе сразу нужно. Так и с Гуро. Только я усилием воли заставила себя о ней забыть, я сразу поняла, как оформить фактуру и мысли, которые я собирала на протяжении последних четырех лет. Писать книгу про такую фигуру как Гуро дело гиблое, Гуро требует гибридного произведения, требует сверх-повести (по Хлебникову). Поэтому написала поэму, которую назвала «Книга Гуро». Писала ее примерно месяц, снова прожила гнев, уныние и удивление. Наконец, поэму я отправила своему редактору, она войдет в мою книгу стихотворений, которая готовится к публикации.
Это, как ни странно, была моя самая тяжелая работа. Возможно, потому что Елена Гуро — фигура для меня радикально далекая и непонятная. Признаюсь, она не стала мне ближе, пока я писала о ней поэму. Почему я за нее взялась? Често скажу, не знаю. Просто выбрала и все, наверное, потому что чувствовала, что будет совсем не легко. Если откровенно, я никогда не испытывала столько облегчения после того, как закончу текст.
