Безумства в глазах смотрящего Многие наверняка слышали про потлач и “безумства” с ним связанные. Церемонии потлача у индейцев северо-запада США - наверное, один из самых известных этнографических сюжетов, описанный многими антропологами и ставший нарицательным обозначением для показной расточительности и соревновательности связанной со статусом. Потлач как метафору растащили себе в концептуальные схемы философы и социальные теоретики, а антропологи сегодня способны увидеть его практически где угодно. Странные индейцы в начале XX века устраивали масштабные церемонии, в которых обменивались вещами, распределяли их между собой, постоянно повышая ставки, а иногда и вовсе демонстративно уничтожая их. Разноцветные одеяла, швейные машинки Зингер, маски, еда, эмалированные тазы, ожерелья - все смешивалось и переходило из рук в руки. Порой сжигалось, либо топилось в воде. Что все это такое и зачем – вопрос, который не давал покоя многим антропологам. Джозеф Маско, прежде чем заняться изучением атома, радиации и всего ядерного, написал несколько интересных текстов о потлаче и о том, как антропологи упускали из виду важные контексты существования этой странной практики, делая выводы, больше говорящие о самих исследователях нежели о тех, о ком они пишут свои тексты. Мысль у Маско была довольно проста. Антропологи часто не замечали того, что потлач – живая практика, вписанная в широкие политэкономические контексты. Когда первые исследователи увидели церемонии, люди их практиковавшие находились, мягко говоря, в не простой ситуации. Их мир, онтологический порядок, был в глубоком кризисе из-за эпидемий оспы, туберкулеза, колониального столкновения и все более частого взаимодействия с фронтирным капитализмом. Мир индейцев, во всех смыслах больше-чем-человеческий, находился в радикально измененном внешними обстоятельствами состоянии. "Безумства", "мегаломания", "одержимость" и "экстравагантность", которые увидели антропологи – не проявления какой-то дикости, а следствие того, что церемония, служащая социальному воспроизводству, нуждалась в изменении и подстраивании под сложные обстоятельства, перегрузку системы, вызванную массовыми смертями и истощением ресурсов. Маско рационализирует "безумства" индейцев, показывая что преувеличенность во всем, была закономерной и крайне творческой попыткой сохранить остатки старого порядка и произвести новый. Если безумства и были, то в глазах смотрящих, потому что наблюдатель не замечал контекста, истории и политики происходящего. Но только ли в этом дело? Может ли быть так, что то что антропологи, миссионеры, колонизаторы и торговцы принимали за безумие и манию – на самом деле не было ошибкой? Если всерьез задуматься об этом, то взгляда Маско оказывается недостаточно. Гребер, читающий Мосса, напоминает нам, что главный вопрос индейцев Северо-Запада – не как выделить себя из сообщества, обосновать свою индивидуальность, а как создать общество из этих самых индивидуальностей. Потлач – такой способ. Гребер пишет о том, что любое значимое социальное действие предполагает производство драматического эффекта на аудиторию. И чем более значимо действие, тем сильнее должен быть этот публичный эффект и его драматизм. Тем сильнее должно быть впечатление оставленное на тех, кто смотрит. В этом смысле, "безумие", которое наблюдали антропологи – вовсе не искажение. Производство общества – всегда производство эффекта. Раздача даров и связанное с ними социальное признание – это просто медиум и его финальный эффект. Впечатление о себе как о безумных, одержимых, крайне экстравагантных, оставленное на антропологов - не баг, а фича. Успешный результат креативности, чьи ставки были повышены до предела. То, что мы, антропологи, одержимы этим сюжетом говорит о том, что в нем проявляется что-то базовое и универсальное для нас всех. Ровно то, чему индейцы учили Боаса, повлияв на его взгляды и то, что часто не замечалось и оставалось по краям попыток антропологов понять происходящее – творческая природа человека. p.s выхожу из спячки :) ph: Chief Jim Humchitt with potlatch bowl, masks and button blanket, 1926