... И наконец, поскольку храм —это подобие вселенной, его тёмное внутреннее пространство сосредоточено вокруг единственного изображения, или символа всетворящего Духа, а наружные стены покрыты изображениями Божественных Сил во всём их проявленном многообразии. Приходя к святыне, человек движется от множества к единству, так же как это происходит при созерцании; возвращаясь во внешний мир, он снова окружает себя бесчисленными формами, которые, играя, вызывает к бытию Единственный Зритель и Деятель внутри него. Это различие между внешним миром и внутренней святыней индийского храма, в которую проникают, «словно снова рождаясь из тёмной утробы», равно тому, которое приводит Плотин, говоря, что зрящий Высшее, будучи единым с его видением, «подобен тому, кто, войдя в святую святых, оставляет изображения храма позади, ведь Там он видел не простое изображение, не след, но саму Истину, хотя формы и займут вновь первый план, когда он оставит святыню».
Божество, не имеющее своей формы, но принимающее бесчисленное множество форм, есть один и всегда тот же самый Пуруша, и поклонение ему в любом из представлений ведет к одинаковому освобождению: «Как кто ко Мне приходит, так Я его и принимаю». В конечном итоге, ритуалы, как и древние ведийские жертвоприношения, — это внутренние действия, а внешние формы для них — только опора, необходимая для тех, кто, будучи ещё в пути, не достиг конечной цели, и кто, будучи ещё в мире, уже ему не принадлежит. Между тем, не существует большей опасности и большего препятствия, чем поспешная «борьба с предрассудками» для людей, которые всё ещё принимают своё собственное существование за истину и ещё не «познали Себя», а подавляющее большинство именно таково, и именно для них храм и все его формы — это самые наилучшие указатели в пути.
А.К. Кумарасвами
Кандарья-Махадева, XI в.