Продолжительное время я изучал темы, связанные с библеистикой Третьего Рейха и попытками разных авторов (таких как Х. Чемберлен, Э. Бергманн, Г. Вирт и проч.) отыскать в христианстве те элементы, которые позволят вырвать его из авраамического контекста и присовокупить к языческому или даже «индоевропейскому» дереву. В конечном итоге я осознал бесплодность всего этого труда: во-первых, ввиду более углублённого знакомства с иудаизмом Второго Храма и библеистикой, и во-вторых, из-за разочарования в самом дискурсе «позитивного христианства», если его можно вообще так назвать. «Позитивные христиане», как в своей исторической, так и современной итерациях, никогда не имели методологии: их аргументация, вне зависимости от автора, всегда представляет из себя мешанину случайных фактов, допущений, вторых допущений на первых, и откровенного подлога, из которых вырисовывается «единая» картина. Единственным методом верификации для них является то, насколько тот или ной факт хорошо вписывается в сложившуюся картину мира. Такой подход, когда можно объявить интерполяцией любой фрагмент, основываясь лишь на своих интуициях (то есть, уровнять в статусе Иоаннову вставку и, например, цитирование Иисусом Писаний), даёт возможность слепить из новозаветного текста бесконечное количество новых текстов. Помимо прочего, я не представляю, насколько нужно иметь глубокую болезнь эго, чтобы считать себя в праве резать Писание или что-то зачёркивать в нём (интересно, что позднейшие гностики оперировали примерно тем же набором текстов, что и ортодоксы, также не видя необходимости в новых «изданиях» Библии). Представляется возможным придерживаться подобных взглядов только до того момента, пока человек не поймёт, что всё самое «анти-иудейское», «анти-авраамическое», что можно найти в Евангелии, по сути, уже было в иудаизме перед приходом Иисуса и принадлежит еврейскому авторству. Насколько же удивителен тот факт, что практически все мотивы и богословские идеи раннего христианства и гностицизма уже присутствовали в иудейской второхрамовой гетеродоксии, из которой они, вообщем-то, и вышли. Если отрезать эти корни, само древо погибнет. Новое же древо, которое предлагалось различными фёлькиш-теологами и библеистами-Parteigenosse (выполнявшими гос. заказ и в сущности неотличимых от современных «квир-теологов»), знакомо нам из притч: «больное дерево, дающее плохие плоды» (Мф. 7:17-20). Все их текстологические и теологические реконструкции изначального «не-иудейского» христианства выглядят не просто неубедительными, но представляют из себя какую-то откровенную шизофазию, которую на фоне развития библеистики последних сто лет смысла рассматривать нет. Кажется крайне ироничным, что в попытке деиудаизировать Новый Завет, они выкидывают из него всё, что действительно входит в противоречие с Танахом и, по сути, является фундаментальной религиозной реформой Иисуса: дуализм, в рамках которого Бог понимается уже не как «источник зла», вопреки пророкам (Ис. 45:7), а Сатана/Самаэль — не как его модальность; универсализм, проистекающий из чаяний части иудеев «нового», «духовного» Израиля с язычниками и т.д. На освободившееся место, в то же время, они хотят поставить те «неавраамические» идеи, которые по какой-то причине присутствуют в иудаизме (объекте их ресентимента): сословность, реинкарнация, этноцентризм/расизм и проч. Нагорная проповедь сводится к набору светских этических норм, а «Закон», хотя и разотождествленный с Торой, вновь стоит выше веры и милосердия. «Фаллическая», в понимании В. Розанова, религия Танаха, оказывается в сущности намного ближе к этой «нео-языкохристианской» идеологии. Апостол Павел сделал из язычников «новых иудеев», паганизация христианства — попытка обратить этот процесс вспять. Больше всего удивляет то, с каким рвением эти люди отвергают гностицизм, хотя в своей развитой форме именно он является той формой христианства, которая окончательно разорвала отношения с иудаизмом. Неприятие ими гнозиса происходит из их паганистической, натуралистической идеологии, принципиально неспособной воспринять религиозность авраамического типа.