Ограниченный конфликт «Эта война не настоящая» — такой мотив то и дело всплывает в текстах z-блогеров. Они считают подозрительным, что Россия всё ещё торгует, ведёт диалог и вроде как соблюдает отдельные договоренности с Украиной и / или Западом. Казалось бы: с врагами не торгуют и с врагами не держат слово. Значит, всё происходящее — гигантская постановка. Это удивление вскрывает инфантильное восприятие любого конфликта в качестве тотального. «Если воевать, так по-военному», как говорил дедушка Ленин. «Wollt ihr den totalen Krieg?». В действительности, конфликты обыкновенно ограничены. Почти в любой схватке, желание нанести урон и потребность соблюдать некоторые общие правила сочетаются. Равновесие эскалации Эскалация в начале конфликта переключает отношения двух групп на новый уровень враждебности, подобно контуру положительной обратной связи. Но эта ПОС не может и не должна быть бесконечной. Взаимные «наказания» быстро устанавливают комфортный уровень эскалации, выше которого прибавочный урон группе начнёт перевешивать выгоду от урона её противнику. Дальнейшая эскалация становится самоповреждением. Можно сказать, что возникает отрицательная обратная связь, которая стабилизирует интенсивность конфликта в определенных рамках. Таким образом, существует равновесие враждебности, ограниченное «экономикой» взаимного поведения. Воюющие государства сохраняют дипломатические и торговые каналы. Конфликты между самцами оленей превратились в результате отбора в ритуальные стычки, где ниже риск серьёзных ранений. Среди дуэлянтов в некоторых культурах складывается сперва негласный, а потом и формальный код поведения. Кооперация и конкуренция в отношениях обыкновенно сосуществуют, хотя акценты могут смещаться больше в ту или другую сторону. Можно одной рукой готовить армию к войне, а другой — отправлять противнику эшелоны с ресурсами. Это не отменяет серьёзности конфликта. Только подчеркивает, что стороны хотят победить, не совершить самоубийство. Протесты — ограниченный конфликт Противники государства порой повторяют наивное удивление зэтников, как только речь заходит о протесте. Почему на протестах кидают камни вместо бомб? Почему полиция бьёт протестующих резиновыми дубинками, вместо того чтобы поставить на перекрёстке пулемет, по заветам геноссе Юнгера? Что это за соевый косплей галльской войны? Всё просто: протесты также подчиняются логике ограниченного конфликта. Сразу после Второй Мировой, для подавления протестов ещё использовалась армия, оснащённая летальным оружием. Но потом (в большинстве стран) равновесие сдвинулось в сторону ограниченных и нелетальных воздействий. Даже внутри авторитарных режимов. Крайние методы казались эффективными в теории (очевидно же!), но на практике в среднем приводили к катастрофическим результатам. Некоторые были краткосрочно успешны, как расстрел рабочих в Новочеркасске, 1962. Однако другие вызвали массивный «откат»: расстрел студентов в Кенте в 1970 спровоцировал миллионные демонстрации, а «Кровавое Воскресенье» в Северной Ирландии в 1972 — вызвало приток новых членов в PIRA, изменило общественное мнение в поддержку Сопротивления и подпитало конфликт на долгие годы вперёд. Обучаясь на подобных инцидентах, полицейские практики колебались между относительно более жёсткими и относительно более мягкими методами, и постепенно приближались к современному положению дел. Показательна история полицейских анти-протестных тактик в США. От метода «решительной силы» (escalated force) до мягкого территориального сдерживания, переговоров с протестующими и «менее-чем-летальных» спецсредств к концу XX века. Однако с 00-х годов начинается новый виток ужесточения, по мнению некоторых исследователей «контроля бунтов», иррациональный и вредный («модель Майями» и другие радости). Впрочем, теперь становится шире и разброс методов. Похожую эволюцию можно проследить во многих других странах, включая СССР-РФ. Продолжение ниже.