❌❌❌ 𝙩𝙚𝙭𝙩 𝙬𝙞𝙩𝙝 𝙛𝙮𝙤𝙡𝙖𝙞. ❌! 𝙏𝙝𝙚 𝙂𝙧𝙚𝙖𝙩 𝙋𝙖𝙩𝙧𝙞𝙤𝙩𝙞𝙘 𝙒𝙖𝙧 𝘼𝙐. ❌❌🦋 оглавление. ❌❌😩 𝙩𝙚𝙭𝙩 𝙘𝙧. 🌹———————————————🌹 ❌❌❌👉😪😩😦👈 Коля, проснувшись, удивился — за окном уже горел морозный февральский рассвет, даже бабушка давно ушла работать на завод, а Федя его так и не разбудил, дабы занять место в очереди за хлебом, которого уже просто катастрофически не хватало. Касается продрогшими пальцами мальчика, завернувшегося в пуховое одеяло прямо в маминой шубе. — Феденька, — глазки мальчика, лежавшего на животе, были приоткрыты, так что Гоголь не опешил, так как будить уже не нужно было, — поздновато уже… Пойдём за хлебом? — Иди без меня… — сдавленно хнычет брюнет, уже вжавшийся подбородком в шубу — единственную вещь, оставшуюся от его матушки, умершей прямо на руках сына прошлым днём. Коля укладывает ладонь на макушку, на которой покоилась белая отцовская шапка-ушанка, поглаживает по ней, массажирует сквозь пушистый головной убор. Не смотрит на личико друга — не было смысла, так как понимал, что оно наверняка было заплаканным и опухшим после беспрерывных слёз, да и лишний взгляд наверняка мог смутить и вспугнуть. — Хорошо. Давай карточку, я тебе принесу поесть. — Не нужно, — Достоевский обессилено вздыхает, но вынимает из кармашка свою бумажную карточку для выдачи продовольствия и дрожащей рукой кладёт на холодную простыню перед своим лицом, так как Колина рука была рядом. — Съешь сам. Я не хочу. — Феденька, ну ты чего… — дрогнувший голос Гоголя по-настоящему напуган. — Тебе просто необходимо поесть. — Я не в состоянии, извини. Кусок в горло не лезет… — мальчик уже утыкается лбом в подушку, которой когда-то касалась голова Марии Фёдоровны. Федя считал её ангелом и просто не мог поверить в то, что ангел покинул его столь скоропостижно. Так болезненно. — Да и ты мне когда-то отламывал от своего кусочка. Скушай сам. Я завтра поем. «У него полная апатия ещё со вчерашнего дня, с того момента, как… Мария Фёдоровна… Люди умирают так легко, так просто. Ничем не интересуются, отказываются от еды, а потом… неожиданно… Ох, господи, лишь бы с Феденькой не было… так…». Коленька быстро вытер кулаком показавшуюся на щеке слезинку, ещё раз взглянув на Федю. Дрожавшего, укутавшегося в тёмно-каштановую мягкую шубу, молча и сдержанно плакавшего в неё, обхватившего её своими красными пальчиками, потерявшими уже всякую чувствительность даже к холоду. — Я постараюсь прийти как можно скорее. ❌❌❌❌❌*** Время капало медленно, как горячие слёзы, стекающие по порозовевшим от мороза щекам. Уши не слышали совсем ничего, кроме судорожных, слабых, обрывистых предсмертных вздохов, а глаза не видели перед собой ничего, кроме неестественно бледного лица, утратившего всю свою нежную материнскую красоту. В момент возникновения в памяти такой ужасной картины Федя встряхивал головой. Видение прогонялось прочь, но только на десяток-другой секунд. Он уже просто не выносил такого одиночества. Было до жути страшно осознавать, что маменьки больше нет, и представлять, что будет дальше. Силы уже покидают Достоевского; руки его опустились, хотя, казалось, совсем недавно он чуть ли не твёрже всех верил в счастливый исход. Его пугала мысль о том, что и отец тоже может попасть в безвыходное положение…