View in Telegram
𝐓𝐔 𝐍𝐎𝐌𝐄𝐎𝐋𝐈𝐕𝐄𝐃𝐄𝐒 𝐏𝐄𝐑𝐒𝐎𝐍𝐀𝐋
Нотт и его ожившие мысли на бумаге со своеобразными черточками, закорючками и такому ему свойственному затемнению деталей.
— Не так часто, чтобы ты об этом не знала, — шепотом ответил он, вклиниваясь в её «игру», будто бы каждый из них боялся нарушить остаточную интимность, закрепившуюся в воздухе. Для неё Нотт был спасением, каким-то свежим и неимоверно приятным вдохом в новую жизнь, спасением во мрачные и слякотные дни, заставлявшие плечи содрогаться в горьком плаче, а тело биться в неконтролируемом спазме. Для неё Нотт был олицетворением крепкой выдержки и приятным, мягким пледиком, (пока её наивное представление в скоре не развеется прахом), в который она могла укутаться в порыве предательской скорби по собственному потерянному достоинству, уничтожавшим последние остатки здравого рассудка. Для неё Нотт был таинством, неразгаданным ребусом, не сложившегося под натиском прошлых зверств и близкой, отдаленной фигурой, мелькающей в прошлых отголосках на заднем фоне в эпицентре разноцветных лучей из кончиков палочек.
Для неё Нотт был надеждой. Мимолетно пойманной надеждой как отречение от старого, но продолжением нового. Как старый, но всё ещё живой в памяти друг.
— Эй, вы, голубки! — из конца атриума раздался звонкий голос их однокурсницы, — у нас тут намечается собрание, поторопитесь, — девушка облокотилась об массивную дверь и улыбнувшись пуще прежнего, продолжила, — кстати, Паркинсон, Поттер тебя искал, — сказала она и подмигнув радостно метнулась обратно, оставляя дверь открытой. Пэнси кивнула, сверкая глазами, а после отводя взгляд, будто бы слегка смущаясь, улыбнулась прежде чем успел заметить он за доли секунды такие странные и чуждые эмоции ей. Девушка привстала со скамейки и одаривая своим вишневым, почти незаметным шлейфом духов, бросила уже для него какую-то неразборчивую фразу.
— Что она имела ввиду? — спросил случайно он и вдруг, по наитию мысленно воткнул каждому, кто услышал карандаш в рот. Без всякой доли сожаления. Однако. Прозвучавший вопрос лишь встретился с приглушенным стуком каблуков за дверью.
— Что же она имела ввиду? — вновь спросил Нотт тяжело, будто бы задыхаясь и с грохотом роняя на пол учебники вместе с вырванным листком из ежедневника; Вся аристократия и выдержка в лице, растворилась, являя в карих, слегка потемневший взгляд и ступор. Он точно знал. Нет, более точнее, он видел, что Поттер заслуживал от неё отказа, бегая за той как собачка. Он видел, что она ему твердо говорила «нет», вот, совсем недавно! В большом университетском зале, она отмахивалась от него, как от надоедливой мухи или это был всё сон?
Он видел или точнее воображал её влечение к нему, а не к бывшему герою войны и все догадки были зря?
Тео поправил лацканы пиджака и поднял учебники. Руки чесались. В каком-то необъяснимом жарком зуде, как во время ярко выраженной аллергической реакции, казалось, что каждая его косточка резорбирует, заставляя утонуть в нескончаемом эмоциональном потоке, где в её жизни он всего лишь то какой-то спасательный круг. Она всегда так говорила. Всякий раз. Детка шептала ему слова благодарности, оставаясь с ним наедине и так интимно делилась своими уязвимостями. Настолько интимно, что Тео обезоруживался, являя свою хищную улыбку. Так он чувствовал, что имеет полную власть над нею, не только в эмоциональных точках соприкосновения, но и в физическом плане ибо Паркинсон, так наивно доверяла ему свободно касаться любого участка тела, абсолютно позабыв, что может быть поглощена в беспросветный, мрачный и полный холода омут Ноттовского мировоззрения. Границы дозволенности каждый день уверенно рассеивались, а мысли Тео об предстоящем исследовании внутренностей застилали очи. Потому что она ему будто бы лгала. Потому что её глаза сияли при взгляде на Поттера, но тело также непоколебимо, как храм — сковывалось Ноттовскими цепями. Самообман перестал питать, перестал быть на вкус как чертова амброзия и сменился безвкусной снедью.
И пока Паркинсон семенит к своему Поттеру, Тео задыхается. Кипит, как надоедливый чайник, стукая мысками по светлому коридору корпуса. Останавливается.
— Не так часто, чтобы ты об этом не знала, — шепотом ответил он, вклиниваясь в её «игру», будто бы каждый из них боялся нарушить остаточную интимность, закрепившуюся в воздухе. Для неё Нотт был спасением, каким-то свежим и неимоверно приятным вдохом в новую жизнь, спасением во мрачные и слякотные дни, заставлявшие плечи содрогаться в горьком плаче, а тело биться в неконтролируемом спазме. Для неё Нотт был олицетворением крепкой выдержки и приятным, мягким пледиком, (пока её наивное представление в скоре не развеется прахом), в который она могла укутаться в порыве предательской скорби по собственному потерянному достоинству, уничтожавшим последние остатки здравого рассудка. Для неё Нотт был таинством, неразгаданным ребусом, не сложившегося под натиском прошлых зверств и близкой, отдаленной фигурой, мелькающей в прошлых отголосках на заднем фоне в эпицентре разноцветных лучей из кончиков палочек.
Для неё Нотт был надеждой. Мимолетно пойманной надеждой как отречение от старого, но продолжением нового. Как старый, но всё ещё живой в памяти друг.
— Эй, вы, голубки! — из конца атриума раздался звонкий голос их однокурсницы, — у нас тут намечается собрание, поторопитесь, — девушка облокотилась об массивную дверь и улыбнувшись пуще прежнего, продолжила, — кстати, Паркинсон, Поттер тебя искал, — сказала она и подмигнув радостно метнулась обратно, оставляя дверь открытой. Пэнси кивнула, сверкая глазами, а после отводя взгляд, будто бы слегка смущаясь, улыбнулась прежде чем успел заметить он за доли секунды такие странные и чуждые эмоции ей. Девушка привстала со скамейки и одаривая своим вишневым, почти незаметным шлейфом духов, бросила уже для него какую-то неразборчивую фразу.
— Что она имела ввиду? — спросил случайно он и вдруг, по наитию мысленно воткнул каждому, кто услышал карандаш в рот. Без всякой доли сожаления. Однако. Прозвучавший вопрос лишь встретился с приглушенным стуком каблуков за дверью.
— Что же она имела ввиду? — вновь спросил Нотт тяжело, будто бы задыхаясь и с грохотом роняя на пол учебники вместе с вырванным листком из ежедневника; Вся аристократия и выдержка в лице, растворилась, являя в карих, слегка потемневший взгляд и ступор. Он точно знал. Нет, более точнее, он видел, что Поттер заслуживал от неё отказа, бегая за той как собачка. Он видел, что она ему твердо говорила «нет», вот, совсем недавно! В большом университетском зале, она отмахивалась от него, как от надоедливой мухи или это был всё сон?
Он видел или точнее воображал её влечение к нему, а не к бывшему герою войны и все догадки были зря?
Тео поправил лацканы пиджака и поднял учебники. Руки чесались. В каком-то необъяснимом жарком зуде, как во время ярко выраженной аллергической реакции, казалось, что каждая его косточка резорбирует, заставляя утонуть в нескончаемом эмоциональном потоке, где в её жизни он всего лишь то какой-то спасательный круг. Она всегда так говорила. Всякий раз. Детка шептала ему слова благодарности, оставаясь с ним наедине и так интимно делилась своими уязвимостями. Настолько интимно, что Тео обезоруживался, являя свою хищную улыбку. Так он чувствовал, что имеет полную власть над нею, не только в эмоциональных точках соприкосновения, но и в физическом плане ибо Паркинсон, так наивно доверяла ему свободно касаться любого участка тела, абсолютно позабыв, что может быть поглощена в беспросветный, мрачный и полный холода омут Ноттовского мировоззрения. Границы дозволенности каждый день уверенно рассеивались, а мысли Тео об предстоящем исследовании внутренностей застилали очи. Потому что она ему будто бы лгала. Потому что её глаза сияли при взгляде на Поттера, но тело также непоколебимо, как храм — сковывалось Ноттовскими цепями. Самообман перестал питать, перестал быть на вкус как чертова амброзия и сменился безвкусной снедью.
И пока Паркинсон семенит к своему Поттеру, Тео задыхается. Кипит, как надоедливый чайник, стукая мысками по светлому коридору корпуса. Останавливается.
Love Center - Dating, Friends & Matches, NY, LA, Dubai, Global
Find friends or serious relationships easily