Преемственность. Часть I. Принципиальная разница между пороками России и Запада по моему общему обозрению состоит в том, что Россия в основном их наследует из прошлого, а Запад - развивает, они составляют там идеологию будущего. Советская национальная политика, федерализм, пацифизм, слабо развитая культура и институты частной собственности - это наследие прошлого, и нового в этом смысле ничего нет, напротив - есть и, очевидно, будут продолжаться естественные восстановительные процессы. А независимый суд и бюрократический меритократизм станут возможными по мере становления, укоренения, консолидации элит и, как следствие, возможности замены клановых механизмов на государственные - то есть огосударствления образуемой ими "системы". Но есть один общий порок, более глубокий. Наша власть и общество в настоящее время очень чувствительны к проблеме низкой рождаемости. Но способы решения проблемы, на которые я укажу, были бы восприняты как возмутительные, скандальные в любом приличном обществе. Потому как они бросают вызовы всем прогрессивным завоеваниям, начиная с Эпохи просвещения и революции во Франции. Французская революция боролась с сословными привилегиями. Я бы сказал, что если извлечь это из конкретно-исторического контекста, то это борьба с родом как институтом, с преемственностью. Октябрьская революция не остановилась на борьбе с сословной преемственностью. Она отменила частную собственность, частное предпринимательство, предполагалась дальнейшая ликвидация семьи как реакционного института. В итоге частная собственность выдержала все революции и социальные утопии. Её наследование общепризнано на формально правовом уровне. Поэтому я бы сказал, что это тот старый, родовой элемент в рамках постмодернистского (или постреволюционного) общества. Также как и частный случай - предпринимательство. Бизнес вообще до некоторой степени комплементарен семейной культуре. Не зря многие известнейшие компании названы по фамилиям их основателей, такой бизнес часто бывает потомственным. Я предлагаю рассматривать проблему рождаемости в рамках института семьи как элемента более широких институтов рода и преемственности. Когда человек на своём отрезке между рождением и смертью имеет личную связь с прошлым и будущим. В том числе личную заинтересованность. С другой стороны, такие институты, будучи связанными с государственной жизнью, обеспечат государству преемственность и долговечность. Ещё одно радикальное развитие наследия просвещения и революций - это ставшее теперь почти всеобщим высшее образование. Только наследуется здесь не собственно "просвещение", а сакральная идея всеобщего равенства. Даже более того - и здесь наследуется разрушение преемственности. Общественная культура навязывает погоню за социальным статусом, отличным от родительского. Диплом о высшем образовании - вожделенный трофей именно в этом смысле. Только при такой массовости образование становится в большинстве случаев профанацией, при которой люди тратят неоправданно много лет на учёбу в школе и вузе, и при этом не служат в армии и не рожают детей. Эпоха гигантской социальной мобильности - прежде всего урбанизации, сопровождавшей промышленную революцию, могла породить такую общественную культуру. Но далее в условиях постепенной социальной стабилизации ей, думается, должен естественным образом прийти конец. Школьное и высшее образование, конечно, не исчезнут. Но время обучения, видимо, будет сокращено. Университетские программы сократятся и будут приведены в соответствие рынку (трудоустройство выпускников - вообще хороший критерий, который можно использовать в государственном аудите учебных заведений). При этом статус диплома о высшем образовании продолжит падать, и в конечном счёте может быть и формально приравнен к диплому технических училищ - статус которых, напротив, требует реабилитации, в связи с высокой потребностью в квалифицированных технических специалистах в промышленности, в частности, в ВПК. Молодые люди будут раньше переходить ко взрослой жизни и заводить семью.