«Фокус» — роман писательницы в кризисе Когда я начала читать новую книгу Марии Степановой, я решила, что «фокус» — это угол зрения, это то, на что хочет указать или наоборот с чего сместить взгляд авторка. Но, оказалось, что речь идёт не только о нем, но и о непосредственно фокусах, цирке. Казалось бы и обложка об этом говорит, но такая отсылка никак не ассоциировалась с фигурой писательницы. И в этом тоже был фокус! Степанова создала текст, абсолютно путающий нас в плане своей жанровой специфики. Определенные и довольно очевидные совпадения с фактами собственной биографии писательницы, узнаваемый контекст ее нынешней жизни намекают на автофикшн, но повествование ведется от третьего лица, что для этого жанра не характерно. Сочетание выдуманных и реальных деталей как раз-таки опять по началу выглядит релевантным для автофикшна, но сама передача эмоционального опыта ведется очень отстраненно. Его скорее пытаются зарегистрировать, описать, учесть, чем передать читателю. А в какой-то момент и вовсе в тексте появляется голоса авторки, который высказывает отношение к главной героини, что сбивает с толку. Голос этот потом улетучивается. Игорь Гулин в своей рецензии пишет о том, что текст из псевдоавтофикшна вырастает в итоге в притчу, но как будто для притчи недостает какого-то разрешения, назидания, словом — морали. Сначала подобная чехарда раздражает. Текст кажется очень не собранным, определенно талантливым, но хаотичным. Раздражение поутихло на том моменте, когда я стала смотреть на его жанровые и структурные особенности сквозь призму его главной темы, главного сообщения. Главная, на мой взгляд, тема романа — это кризис идентичности, в котором оказалась писательница. Мария Степанова рассказывает своим текстом и в своем тексте, как после войны, которую Россия развязала против Украины, чувствуют себя профессиональные писательницы, пишущие на русском языке. Несмотря на то, а во многом и благодаря тому, что базовые потребности писательницы—авторки и писательницы-героини романа закрыты, она сталкивается с тем, что больше не знает, как ей быть собой и кем ей быть в этом новом мире. Ее главный инструмент — язык, скомпрометирован войной. И это, безусловно, для нее большая травма. Пользоваться теперь для нее своим язык – это будто говорить с ещё живой мышью во рту. У нее есть былые заслуги, которые позволяют ей оставаться институционально в этом поле. Но по факту она утратила возможность быть собой, часть внешняя, которая связана с тем, как ее определяют другие сохранилась, а внутренняя — распалась. Внешняя тождественность удерживается, но самость уже трещит по швам.И именно поэтому она разочаровывается, когда незнакомец, оказывается что, общался с ней, потому что он её узнал. Она больше не тот человек, которого он узнал, но как говорить об этом?! В романе она пытается передать этот распад, выйти на какую-то пересборку себя, но ей это не удается. Это не удается сделать героине, и это не удается сделать писательнице. До конца эту травму она не может пока переосмыслить, проработать, прожить и построить на этой проработке новую идентичность. Поэтому ей остается только отбрасывать эту и примерять на себя что под руку подвернется. Этот кризис отражен на уровне самого устройства романа. Немного автофикшна, немного притчи, немного классического романа. Авторка показывает нам фокусы, демонстрируя свое писательское мастерство, но текст не собирается в целое — она жонглирует своими талантами, но больше не чувствует себя писательницей, хотя все в ней её продолжают видеть. Она может доказать, что она писательница, может показать нам ещё пару фокусов, достав из рукава карты Таро как заигрывание с современным читателем, может выдать какие-то неожиданные жанровые и структурные решения. Но чувствует она себя при этом скорее телом, инструментом, который демонстрируют в цирке, чем субъектом, конструирующим смыслы и новые реальности. Фокус Степановой именно в этом. Она отвлекает наше вниманием блестящим текстом, но это видимость, иллюзия, за которой стоит пустота.