Политический ученый

Раз уж упомянули экономику, поделюсь интересным наблюдением.

Университет Сан-Паулу, где я работаю, считается одним из лучших в Латинской Америке. Это подтверждают и всевозможные рейтинги (да-да, я знаю, что это не лучший инструмент, но другого у меня нет). По таким направлениям, как экономика, финансы, администрирование бизнеса у университета тоже очень хорошие показатели. Кроме того, в числе лучших в Бразилии и другие университеты штата — Университет Кампинаса и Федеральный Университет Сан-Карлоса.

Но при этом я знаю пять, не связанных друг с другом людей, которые выбирая магистратуру по экономике и смежным дисциплинам, сразу исключали из своего списка государственные университеты. По их словам, в Сан-Паулу у крупных работодателей есть стойкое предубеждение перед такими выпускниками. Как я уже писал в канале, государственные университеты в Бразилии (есть федеральные, есть университеты штатов) — публичное пространство, где артикулируются в основном левые идеи (например, здесь и здесь). И работодатели боятся, что вместе с хорошим образованием студенты впитывают то, что идёт в разрез с корпоративной этикой (?).

Поэтому многие, кто хочет строить карьеру в крупной или международной компании, идут в экономическую магистратуру в частные университеты, которые тут очень даже хорошие — предлагают очень качественные программы, а не просто выдают дипломы за деньги.

Не собираюсь экстраполировать этот личный опыт и делать далеко идущие выводы на основе пяти бесед. Но само по себе наблюдение, как мне кажется, интересное. Сталкивался ли ещё кто-то с подобным в других странах?

Стабильность некоторых диктатур нередко объясняют эффективной бюрократией. Политические элиты в таких странах рекрутируют в исполнительные органы власти хороших профессионалов, которые умело справляются с негативными эффектами авторитарного правления и тем самым поддерживают экономику и приемлемое в восприятии граждан качество публичного управления.

Именно этот фактор сейчас принято указывать в качестве ключевого для устойчивости российской экономики, находящейся под давлением санкций. Детали этой объяснительной модели — предмет экономической науки. Но у меня есть и политологическое объяснение, которое не подменяет, а дополняет эту картину. Если быть академически точным, то я опишу фактор, который хорошо изучен в политологической литературе, но его вклад в устойчивость российской экономики — моя гипотеза, которую, безусловно, нужно проверять.

В России сформировалась многоуровневая сеть извлечения ренты. Её верхние "этажи" более или менее известны: это представители федеральной политической элиты, каждый из которых имеет доступ к её распределению. Но далеко не все деньги остаются на верхних этажах. Вниз на региональный и муниципальный уровни уходит множество патронажных связей, создающих в итоге эту огромную сеть перераспределения ренты, которая извлекается посредством тысяч экстрактивных институтов — карманных фирм, оформленных на родственников и друзей и получающих госзаказы, НКО, сидящих на субсидиях и грантах и т.д. До какого-то момента эта сеть развивалась экстенсивно в довольно неконкурентной среде. Однако, и сеть вовлекала всё больше участников, и сами объемы ренты не безграничны, что в итоге привело к конкуренции за доступ к ней. Это, как мне кажется, ключевой момент.

В условиях конкуренции произошел отбор самых эффективных институтов и людей, занимающихся этим "бизнесом". Дальше больше: финансовые санкции привели к тому, что поток денег, напрямую уходящих за рубеж с верхних этажей этой структуры сильно ужался. Зато по "кровеносной системе" патронажных связей был перенаправлен вниз. Таким образом, нижние субгруппы получили больше выгоды и стали ещё более заинтересованы в поддержании статуса-кво. А их навыки функционирования в конкурентной среде стали важнейшим фактором для поддержания экономики, например, для организации параллельного импорта, на котором они тоже получают доход.

Это не значит, что экономика России выстояла только благодаря этой многоуровневой сети извлечения ренты. Многие бизнесмены, не включенные в эту структуру, тоже сыграли свою роль, возможно, не меньшую. Но это и не ограничивает потенциальную эвристическую ценность гипотезы о значимом вкладе многоуровневой сети распределения ренты в устойчивость режима и российской экономики, в целом.

А вот ещё одна работа в копилку исследований о том, как неполнота информации и/или информационная асимметрия влияют на политические представления граждан. Исследовательская группа под руководством Д. Аджемоглу провела полевые эксперименты во время турецких президентских и парламентских выборов в мае 2023г (1). Результаты продемонстрировали, что поддерживающие текущую элиту избиратели систематически недооценивают негативные эффекты авторитарного правления.

Экспериментальные группы в онлайн и офлайн экспериментах знакомили с правильной информацией (sic!, но об этом ниже) о том, как авторитаризм сказывается на качестве публичного управления в контексте борьбы с коррупцией и последствиями стихийных бедствий. Такая интервенция вела к повышению вероятности голосования за оппозицию на 3.7% в онлайн-эксперименте и на 2.4% — в офлайн. Что интересно, речь не о дополнительной мобилизации протестного электората, а именно об изменении предпочтений тех, кто планировал голосовать за Эрдогана и его партию AKP.

В общем, работа интересная, и желающие могут почитать подробнее (текст в комментарии к посту). Но я не могу не написать о том, что меня очень смущает, а именно о понятии правильной информации (accurate information), которое используют авторы. Да, с одной стороны, в науке есть консенсус, основанный на результатах множества исследований. Если сформулировать одним общим тезисом, то авторитаризм негативно сказывается на качестве публичного управления. С другой стороны, к такой "аккуратной информации" тоже нужно относиться аккуратно. Иначе это выглядит так, будто избирателям открыли глаза на какую-то истину. Но истинно ли это утверждение? В тексте это не прослеживается явно, но такое ощущение от постоянных обсуждений на множестве научных мероприятий есть. Всё-таки консенсус в науках, особенно социальных, штука очень подвижная. А сами эффекты авторитарного правления можно рассматривать под разными углами — об этом будет один из следующих постов.

Справедливости ради, само исследование направлено на изучение того, как меняется поведение в результате информационных интервенций, так что здесь, конечно, претензий нет.

(1) Acemoglu D., et al. (2024). Misperceptions and Demand for Democracy under Authoritarianism. NBER Working Paper 33018.

​​В свежей статье Do grids demobilize? How street networks, social networks, and political networks intersect (1) предлагается немного громоздкое, но хорошее методическое решение, чтобы объяснить взаимосвязь между особенностями городского пространства, локальными социальными сетями и политическим участием. Вообще, социологи уже давно выяснили, что местные сообщества формируются в том числе под влиянием того, как устроена архитектура и городская среда. Логика проста: чем более хаотична застройка, тем больше социальных связей у каждого индивида, а сами социальные сети в локальном сообществе характеризуются высокой плотностью (density). В таких районах люди чаще пересекаются друг с другом (например, в "бутылочных горлышках") и, следовательно, больше общаются и поддерживают социальные контакты.

Автор этой работы идёт ещё дальше и сравнивает локальные социальные сети и политическую активность в разных районах Аккры (Гана).
Он не просто показывает, что есть статистически значимая зависимость: чем более упорядочена уличная сетка в районе (на рисунке это планы c и d), тем меньше явка на выборах. Здесь ещё важен и сам механизм. Поэтому в работе социальные сети — это прокси, с помощью которых он описывается. В клиентелисткой политии из горизонтальных социальных сетей регулярно формируются и патрон-клиентские связи. Они, в свою очередь, выступают важнейшим инструментом политической мобилизации. Получается, что связи такого типа чаще возникают в районах с хаотичной застройкой.

Таким образом, там, где улицы и городская среда более упорядочены, у граждан меньше связей с политическими акторами и/или посредниками и, как результат, они менее включены в политику. Это проявляется не только в электоральном участии, но и например, в том, что политики и бюрократы меньше знают о проблемах и политических интересах жителей таких районов.

Кроме того, в статье упоминается ещё ряд эффектов: от особенностей поведения пешеходов и отношений с полицией до лояльности государству. Так что советую ознакомиться тем, кто интересуется сетями или урбанистикой (ссылка в комментарии к посту). И пусть не смущает, что исследование проведено на данных из Ганы. Предложенная теоретическая модель мне представляется довольно устойчивой и применимой для других развивающихся стран, где значимы клиентелисткие отношения.

(1) Noah N. L. (2024). Do grids demobilize? How street networks, social networks, and political networks intersect. American Journal of Political Science 1–18. DOI: 10.1111/ajps.12912

На днях гуляя по Сан-Паулу остановился у газетного киоска. И мой взгляд зацепился за журнал Quatro cinco um (Четыре пять один). Как любитель футбола, да ещё живущий в очень футбольной стране, мгновенно удивился: назвать спортивное издание оборонительной тактической расстановкой 4-5-1 совсем не по-бразильски. Но дальнейшее изучение обложки расставило всё по своим местам. Подпись a revista dos livros намекает, что это журнал о книгах. И в отличие от футбольного обозрения для литературного это более чем достойное название.

Кстати, тема этого выпуска Canções do exílio (Песни изгнания). Он посвящен подростковой и юношеской литературе о реальных и вымышленных военных конфликтах... Актуально, к сожалению.

За всё время существования канала я писал о сегодняшних нобелевских лауреатах несколько раз. Один раз даже на автомате так их и назвал. Потом, когда заметил ошибку, решил не исправлять и с тех пор время от времени вставляю в свои посты "пасхалки".

Сегодня же я репостнул свою старую заметку, чтобы напомнить, в каком направлении могут идти дальнейшие исследования с опорой на сложившуюся теоретическую базу. Как видим, три года назад я был уверен, что и здесь учёные смогут серьезно продвинуться. Пока оказывается, что это не так просто. Несмотря на несколько десятков цитирований упомянутого препринта с эмпирикой здесь есть серьезные проблемы. К чему я это? Да к тому, что в современных социальных науках ещё полным полно незанятых ниш, перспективных и не очень гипотез и очень подвижный консенсус по множеству вопросов. Даже признанные учёные (и их последователи), предложив интересную методологическую рамку, пока ничего выдающегося в этом конкретном случае не сделали.

Это нисколько не умаляет их заслуг, но в очередной раз подтверждает сложность и современного общества, и методологических подходов к его изучению, и непосредственно самого научного поиска в социальных науках. Большой шаг, сделанный Аджемоглу, Робинсоном и Джонсоном, — далеко не конец пути. Это очень важно понимать, когда транслируешь идею о значении институтов и их природы, экстрактивной или инклюзивной. Эту теорию ещё предстоит во многом уточнять и надстраивать.
#методология

В майской серии рабочих текстов National Bureau of Economic Research опубликована весьма неожиданная работа Д. Аджемоглу и Дж. Робинсона Culture, Institutions and Social Equilibria: A Framework (1). Неожиданная, потому что в ней известные авторы отходят от своей традиционной логики, подчеркивающей роль качества институтов в экономическом развитии (например, я писал об этом здесь и здесь). Они, честно говоря, никогда и не утверждали, что другие факторы не имеют значения, а лишь отодвигали их на второй план. Теперь же они предлагают дополненную теоретическую рамку и даже пытаются сконструировать оригинальную методологию.

В новом препринте Д. Аджемоглу и Дж. Робинсон рассуждают о культурных компонентах и их влиянии на институты и, следовательно, на социальное равновесие, экономический рост и политическое развитие. Как и ранее, они обозначают свое несогласие с условно парсоновским подходом к пониманию культуры как довольно устойчивого набора ценностей и ориентаций. Но при этом реагируя на критику своих предыдущих работ отталкиваются от более современных социологических идей (которым, вообще-то, уже 20-30 лет!), предложенных Энн Свидлер и Клиффордом Гирцем, и определяют культуру как подвижный инструментарий (toolkit) или даже репертуар (repertoire).

Основная мысль заключается в том, что качество создаваемых и развиваемых институтов зависит от разнообразных культурных аспектов, но по большей части от потенциала культуры к изменению. Авторы разделяют культуры по тому, насколько они подвижны (fluid). В свою очередь подвижность зависит от того, как складывается конфигурация их атрибутов в разрезах "специфические-абстрактные" (specific vs abstract) и "связанные-свободные" (entangled vs free-standing). Пробное приложение своей теоретической рамки авторы находят в анализе ряда разных культур: английской, китайской, некоторых африканских и исламских, индийской кастовой системы и индейского племени кроу (Apsáalooke). Интересно, что предлагаемая в приложении к статье методология основана на теории графов и сетевом анализе взаимосвязей между различными компонентами культуры. Это действительно может стать хорошим аналитическим фундаментом, так как сетевой подход ориентирован в том числе на выявление динамики и подвижности внутри набора взаимосвязанных элементов.

На мой взгляд, в целом, авторы задают очень смелый исследовательский вектор, у которого может возникнуть много дальнейших вариантов развития и апробации. Например, пока я писал этот пост, мне пришла мысль о "конфликтующих" и "сочетающихся" культурных компонентах, [сетевые] конфигурации которых в разных ситуациях приводят к "естественному отбору" наиболее подходящей. Чем больше подвижность, тем больше вероятность, что в результате такого отбора будут построены оптимальные (sic!) институты.

В общем, хотя текст пока опубликован в виде препринта, не сомневаюсь, что за ним последует несколько статей (разных авторов) и, возможно, книга (Аджемоглу и Робинсона), где новая теоретическая рамка получит своё развитие, более четкое обоснование и эмпирическую проверку. Пока же могу ещё отметить, что идея, которая, конечно, не является новой, в работе всемирно известных авторов, постоянно входящих в шорт-лист нобелевского комитета, получила хороший импульс. И это здорово!
#методология

(1) Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2021). Culture, Institutions and Social Equilibria: A Framework. NBER Working Paper No. 28832

Как обычно, с удовольствием поддерживаю полезные начинания коллег. Хотя это уже и не начинание даже, а вполне состоявшийся проект.

Новая школа политических наук открыла запись на пятый поток, где можно выбрать из:
- базовых курсов «Основы политики» и «Политическая история современной России»;

- специальных курсов «Глобальная этнополитическая динамика», «Искусство и политика в XIX-XX веках» и «Личное и политическое: введение в гендерные исследования»;

- специального семинара для магистрантов и аспирантов «Методология социальных исследований».

Коллеги приглашают на день открытых дверей 12 сентября в 19:00 (по Москве). Преподаватели осеннего семестра представят свои курсы и ответят на ваши вопросы.

Записаться можно здесь.

Как я не раз писал ранее, учёные из социальных наук находятся под постоянным давлением. Им всё время приходится доказывать, что их занятие — тоже наука. Поэтому сомнения в общении с неспециалистами они нередко прячут. Вот же, мол, есть эксперименты, статистические модели, сложные методы. И если в научных статьях вопросы внутренней и внешней валидности почти всегда чётко обозначены, то в учебниках для широкой аудитории и особенно научно-популярных работах эти аспекты замалчиваются. Зачем же сеять сомнения у читателей?
В результате начитанный обыватель без тени сомнения объяснит, почему одни страны богатые, а другие бедные, зачем думать быстро, а решать медленно, и вообще, что главное — это институты.

Физики в этом плане молодцы. Вот, например, в научно-популярной книге Джозефа Конлона Why String Theory? автор целую главу посвятил одному простому тезису: теория струн не подтверждена экспериментально.

В научпопе из социальных наук вы, скорее всего, ничего подобного не найдёте.

​​Продолжаю разбираться с факторами рационального поведения. И если с классическими моделями всё более или менее ясно, то меня в большей степени интересует влияние социального окружения: как видоизменяется рациональность в сетевых контекстах. В этой связи появляются и новые факторы условно прямого действия, и ряд прокси.

Например, натолкнулся на интересный препринт о последствиях Брексита. Работа ещё совсем сырая и ждёт рецензирования, поэтому ссылку пока не даю, а сам текст размещу в комментариях к посту. Но и в таком виде, если отбросить критику интерпретаций, тут есть на что обратить внимание. Авторы последовательно используют методы синтетического контроля (SCM) и разности разностей (DiD). Первый показывает, что после Брексита один из важных показателей благосостояния — стоимость жилой недвижимости — стагнирует (см. рис⬇️). Второй метод демонстрирует, что в большей степени эта проблема характерна для тех мест, где большинство проголосовало за Брексит.

Ещё раз подчеркну, что это пока предварительные результаты, то есть и сам метод, и интерпретации ещё будут рецензироваться специалистами. Я в этом отношении добавить ничего не могу, но моё внимание привлекла гипотеза, которая имеет отношение и к области моих исследований.

Авторы предполагают, что граждане, голосовавшие за Брексит, ориентировались не только на прямые выгоды и издержки, но и на относительные. Да, они допускали, что выход из ЕС может негативно повлиять на их благосостояние, но при этом была и параллельная логика: если выгоды от глобализации, распределяются неравномерно, то и проигрыш от Брексита будет более критичен для тех, кто от глобализации выигрывал больше. То есть граждане, получавшие меньше экономических благ от ассоциации с ЕС, в результате Брексита могли надеяться на то, что диспропорции нивелируются.

На мой взгляд, это очень интересный ракурс. Тем более что работы, посвященные факторам относительной рациональности, уже есть (1,2). В целом же, это просто напоминание о сложности даже рациональных моделей поведения, объяснительная сила которых зависит от достаточно комплексных комбинаций переменных.

(1) Cass R. Sunstein & Robert H. Frank, Cost-Benefit Analysis and Relative Position (John M. Olin Program in Law & Economics Working Paper No. 102, 2000).
(2) Aytaç, S. E. (2018). Relative Economic Performance and the Incumbent Vote: A Reference Point Theory. The Journal of Politics, 80(1), 16–29.

В связи с началом учебного года в Северном полушарии обращаю внимание подписчиков на толковые учебные материалы, которыми делится Андрей, автор канала @structurestrikesback. По отзывам слушателей его курсов, там очень классные и полезные штуки для любителей и профессионалов в социальных науках.

В оригинальном посте по ссылкам есть подробное описание тем всех занятий:
📕 Академическое чтение;
📙 Академическое письмо;
📒 Введение в современную социологическую теорию;
📗 Введение в исследования социального и гуманитарного знания;
📘 Структурное воображение в социологической теории.

Если заинтересовались, то пишите сразу ему в личку сюда @theghostagainstthemachine

Я не устану повторять, что важнейшим автором в своей научной области считаю Элинор Остром. Её концепция лежит в основе одного из моих текущих проектов и самого любимого курса для студентов. Мой ключевой научный интерес — как в результате общественной самоорганизации создаются институты и правила. Но работа работой, а жизнь порой тоже подкидывает интересные [антропологические] наблюдения.

Разве можно представить Бразилию без футбола? Мне повезло найти здесь местных любителей, и мы играем по вечерам прямо в кампусе университета. Но самое интересное, что многие нормы здесь такие же, как и в России. Я имею в виду не правила игры в футбол (хотя и здесь есть интересное наблюдение), а то, каким образом сложились нерегламентируемые — неформальные — правила локального футбольного сообщества:

1. Мы играем на три команды. Матч длится 10 минут, но заканчивается раньше, если одна из команд забила два гола.
2. Если после 10 минут игры ничья, то поле покидает команда, которая сыграла больше игр подряд.
3. Если в команде нет вратаря, то все полевые стоят на воротах по очереди, а сменяются после пропущенного гола. Кстати, мне это всегда казалось не очень логичным (почему не после любого гола?), но такое неформальное правило было всегда и в России.
4. По правилам ФИФА вратарь не может трогать мяч руками, если партнёр по команде вбрасывает его из аута. Удивительно, но и здесь, и в России, по моему опыту, это правило на любительском уровне никогда не соблюдается.

В России я играл в трёх разных городах во множестве различных любительских сообществ, и в двух здесь в Сан-Паулу. И везде эти правила были такими же. Выборка моя скорее всего искажена, и я не претендую на то, чтобы сразу обобщить свои наблюдения и выстроить теорию. Но этот феномен сложно объяснить трансфером и/или диффузией. Для интерпретации совпадения норм (особенно 3 и 4) в непересекающихся сообществах, находящихся в тысячах километров друг от друга, можно попробовать сформулировать гипотезу о том, что здесь существует какой-то универсальный оптимум.

И ещё одно интересное наблюдение, но уже не о нормах, а об используемой лексике. Например, для поддержки действий партнёра по команде, которые были правильными, но не привели к голу, в России часто подбодрят словом "пойдёт!", а в Бразилии — достаточно близким по смыслу "valeu!". Зато предупреждая партнёра с мячом об опасности мы кричим "горишь!", а бразильцы — "ladrão!" (вор). Что в национальной культуре считается наиболее вероятной и серьёзной опасностью, то и попало в футбольный лексикон?

Добавлю ещё несколько слов вдогонку к предыдущему посту. Я уверен, что более пристальное изучение политики в местном, городском или хотя бы региональном разрезе может во многом дополнить картину и аргументы, объясняющие политические процессы в больших масштабах. Эту мозаику очень сложно собрать методологически. Но оно того стоит, чтобы познать всю сложность политических процессов.

К сожалению, в России среди политологов городские исследования не очень популярны. Более того, значительная часть исследований политики в городах делается руками социологов. А ведь городские исследования, в том числе и в области политической науки, — одно из наиболее популярных направлений сегодня: тут есть и отдельные международные ассоциации, и рабочие группы/комитеты в консорциумах политологов и социологов, и регулярные грантовые конкурсы, и множество научных мероприятий по городской проблематике.

Давно не давал никаких рекомендаций. Но раз тут появился повод, напишу о паре маленьких тг-каналов учёных, с которыми я знаком лично.

Канал @urbanhistorians Городские историки. Его ведёт команда учёных из Сибири, а редактирует историк-урбанист Игорь Стась из Тюмени.

Канал политолога Евгения Негрова @iberica_nomada Иберика Номада об урбанистических путешествиях по Испании. Внутри много фоток от автора, который самостоятельно посещает все описываемые локации. Сегодня, например, он выложил целый фотоальбом о муниципалитете Канет-де-Мар.

Да, приходится регулярно проговаривать такие банальные тезисы. Даже не очень качественно работающие электоральные институты (но всё же работающие!) создают стимулы для политиков и бюрократов. Более того, работают эти механизмы, вероятно, в первую очередь на низовом уровне. Во-первых, граждане могут адекватно оценивать качество предоставления услуг, которые важны для всего локального сообщества, и самоорганизовываться, чтобы наказывать или поощрять управленцев. Во-вторых, имеют для таких действий институциональные возможности в виде хоть как-то работающих выборов.

Сейчас в Сан-Паулу я наблюдаю похожую ситуацию. Губернатор штата Tarcísio de Freitas и мэр города Ricardo Nunes активно готовятся к предстоящим выборам мэра. Хотя и представляют они разные политические партии, но состоят в коалиции, поддерживаемой бывшим президентом Ж. Болсонару. По данным последних опросов 61% жителей Сан-Паулу не готовы проголосовать за кандидата от Болсонару, в то время как за кандидата, поддерживаемого действующим президентом Лулой, не проголосует 45%.

В этих неблагоприятных условиях нынешний мэр старается максимально использовать доступные рычаги, чтобы продемонстрировать успехи. Например, с января стоимость проезда в метро, которое управляется властями штата (есть ещё частные ветки, но там правила такие же), выросла с 4,20 до 5 реалов. А мэрия, которая управляет автобусным парком, с января же сделала бесплатный проезд в городских автобусах по воскресеньям. На контрасте с удорожанием билета в метро такие действия получают даже более положительную оценку, чем можно было ожидать. А ещё мэр регулярно отчитывается о строительстве социального жилья и ремонте и развитии дорожной сети. О первом ничего сказать не могу, а вот на постоянный ремонт дорог, активизировавшийся в последние полгода, сам регулярно обращаю внимание. Можно, конечно, сказать, что действующий мэр "покупает" лояльность горожан за их же деньги. Это правда. Но почему он так делает? Потому что реальная конкуренция и выборы создают для него стимулы для действий, за которые избиратели будут поощрять, а не наказывать.

Чуть больше десяти лет назад мы с коллегами провели серию исследований гражданского активизма и его влияния на городское управление в России. Тогда был бурный рост таких инициатив на фоне протестов 2011-12 годов, которые помимо всего прочего привели к появлению устойчивой инфраструктуры горизонтальной самоорганизации. И мы увидели, что местные политические элиты тоже видели в гражданской самоорганизации угрозу. Но предпочитали принципиально другую реакцию на неё: усиление контроля над региональными политическими машинами и дальнейшую деградацию и без того плохо работающего института выборов. Почему? Потому что такие возможности появились в связи с резким снижением уровня политической конкуренции и молчаливым согласием, а где-то даже содействием, федеральных элит, которые в таких институциональных трансформациях тоже были заинтересованы.

Я, естественно, не собираюсь сводить консолидацию авторитарного режима в России лишь к этому основанию. Но это хорошая иллюстрация того, (i) как режимные трансформации порой происходят без какого-то централизованного руководства, (ii) как меняются стимулы в разных политических контекстах, и (iii) почему конкуренция — один из центральных феноменов не только для экономики, но и для политики.

Помогают ли выборы добиться лучшего качества государственных услуг? Эвиденс фром Бразилия

Мне часто говорят, что демократия – это просто ширма для правления капиталистов. Мол, у кого больше денег, тот и будет выигрывать выборы, и от граждан ничего не зависит.

Однако исследования показывают, что точечные объединения граждан ради стратегии голосования вполне могут «наказывать» политиков за их бездействие и невыполнение своих обязательств перед избирателями.

Например, выборы в Бразилии весьма далеки от идеала. Клиентелизм, скупка голосов, политические машины – всё присутствует. Однако иногда координация происходит не сверху вниз, а снизу вверх.

Об этом свидетельствует новое исследование “Bloc Voting for Electoral Accountability” (2024)🔑, гипотеза которого заключается в том, что избиратели при условии высокого уровня доверия в общине способны на координацию при голосовании с целью выбрать другого кандидата, если публичные блага не предоставляются.

Исследовательница изучает северные засушливые общины, где доступ к воде затруднён, а поломка водяных насосов может привести к катастрофе. Результаты показали, что в тех общинах, где политики плохо справляются с предоставлением воды для граждан, граждане кооперируются и выбирают другого кандидата.

Но самое интересное в том, что в большинстве общин новый кандидат реально улучшает водоснабжение! То есть координация при голосовании не только наказывает неудачного управленца, но и создаёт стимулы для нового кандидата переизбраться. Так что по крайней мере на низовом уровне это реально работает даже не в самой устойчивой демократии.

Методами на этот раз душить не буду, и так пост получился большой, но вы чекните сами – имхо это идеальный баланс интервью и количественных методов, в связке получилось очень хорошо.

Социальные науки нередко критикуют за низкий прогностический потенциал теорий. И правда, прогнозы политологов и экономистов регулярно проваливаются. А учёные-естественники в свою очередь часто подвергают сомнению "научность" социальных дисциплин. Изложу несколько тезисов, которые частично могут прояснить эту проблему:

1. Известный физик Р. Фейнман как-то сказал: "Представьте, насколько сложнее была бы физика, если бы у электронов были чувства". Действительно, особенность социальных наук в том, что объекты, которые они изучают, могут думать, принимать самостоятельные решения, договариваться и даже формулировать некоторые нормы и правила своей деятельности. Поэтому в науках об обществе теории, которые объясняют более 50% вариаций поведения, уже можно считать хорошими.

2. Низкий прогностический потенциал в большинстве случаев сочетается с высокой объяснительной силой теорий. Так происходит потому, что модели в социальных науках основаны на ретроспективных данных, качество которых можно строго верифицировать. В этом смысле внутренняя и внешняя валидность теорий вполне соответствует требованиям, которые применяются и в естественных науках. Проблема в том, что для прогнозов имеет значение не только качество модели, но и качество и объем собираемых и используемых данных. В социальных науках пока это невозможно реализовать в полной мере. Например, мы довольно точно знаем как состояние X влияет на Y, но не имеем возможности получить полную информацию об X в режиме реального времени. В результате складывается парадоксальная ситуация: учёный хорошо объясняет прошлое, так как использует ретроспективные данные, но при этом не может дать качественный прогноз. Критики в таких случаях говорят, что учёный натягивает сову на глобус. Иногда это, может, и так, но далеко не всегда.

3. Прогнозы, которые мы постоянно слышим, обычно исходят от учёных, занявших нишу публичных интеллектуалов. Здесь имеет место искажение нашей выборки. Некоторые учёные дают хорошие прогнозы, но их не видно: аргументация там сложная и неинтересная для коммуникаторов и обывателей. А популяризаторы становятся заложниками своей публичности: они начинают комментировать всё более далёкие от своей профессиональной компетенции области, неизбежно делают ошибки и тем самым снижают доверие к науке, в целом. При этом у высококлассного специалиста обычно нет времени и сил на публичность, а у публичного интеллектуала не остаётся времени на научную работу. Получается, о качестве экспертизы многие судят по плохим примерам, а хорошие остаются вне поля зрения.

4. В то же время даже отличные учёные и эксперты обычно работают только в рамках теорий и методов, с которыми они профессионально знакомы. А ведь социальные феномены настолько комплексны, что для хороших объяснений и прогнозов нужно использовать сразу несколько теоретических подходов и методов сбора и анализа данных. В этом отношении создать универсальную "теорию всего" в социальных науках невозможно. Опять же вполне реально собрать комплексный инструментарий для объяснения того, что уже произошло. Но сделать это в конкретный момент времени силами даже научной группы для хорошего прогноза невероятно сложно.